– А если она еще раз позвонит? Вдруг на связи будет кто-тодругой, например Черный, и именно он примет звонок? Я сотру запись, а оналяпнет, что уже звонила и оставляла сообщение… Да Черный нас с тобой сдаст ещераньше, чем ее голос отзвучит, ты уж мне поверь! И тогда… Ох, втравил ты меня…Я должен был сразу доложить о нештатной ситуации, а вместо этого отпустил тебяза Крошкой. Полдня, считай, потеряно!

– Да не ной ты, как баба. Потеряно, потеряно… Сотрисообщение и не парься.

– Ладно, похоже, другого выхода нет. Но если она опятьвылезет, как чирей на попе, тут уж я тебя сдам, Стас. Точно сдам!

– Не гони пену, Юлий. Давай стирай, стирай запись…

– Сейчас. Погоди, нет, я еще раз прослушаю ее.

«Ваш терминал, который находится на Курском вокзале, невыдал мне чека на сто рублей, и сообщения о зачислении денег на счет я тоже неполучила, и даже сотрудник ваш, который деньги из терминала изымал, качок вчерной майке, бритый такой, с порезанным ухом, отказался со мной разговариватьи принимать претензии. Если вы, господа, качаете таким образом деньги изнарода, то это свинство, товарищи! Впрочем, искренне надеюсь, что произошлослучайное недоразумение и скоро я получу сообщение о поступлении денег на мойсчет! Сообщаю мой телефон… Можете позвонить и принести свои извинения!»

– Да ладно тебе ее брюзжанье слушать! А голос, главное,какой противно-занудный!

– Погоди. Голос противный, что да, то да, но не в голоседело. Я все понять не мог, что меня так зацепило. Вот оно! Номер у нее – 8-910…С 910 начинаются все номера МТС в Нижнем. В Питере 911, в Москве 916… У моегодвоюродного брата номер эмтээсовский. Слушай, а баба-то из Нижнего! Так что тыбыл прав: в Москве она была проездом и уже упилила куда-то. Ну что ж, тогдаситуация облегчается… Погоди, звонит кто-то. Я автоответчик-то включил? Ага…

– Привет, я уже звонила вам сегодня насчет терминала наКурском вокзале, который не выдал мне чек на сто рублей и не зачислил сумму намой счет. Я позвонила около двух часов назад, но ни ответа, ни привета, ниденег. Вам, может быть, кажется, что сто рублей – ерунда, никакая не сумма?Конечно. Но тут дело принципа. С меня сто, с другого, третьего, сотого,тысячного… По зернышку клюете, да? Побирушки и грабители вы, если так. Имейте ввиду, я вам покоя не дам. Я некоторое время в Бургундии пробуду, потом приеду вПариж через недельку-другую, и из Парижа не поленюсь вам позвонить. И когда вРоссию вернусь —тоже. Так что рекомендую одуматься. Или… или ждите моегозвонка!

Здесь очень похоже на рай – если, конечно, в раю бываетпасмурная погода. Тихо-тихо. Сырой туман висит над землей, воздух напоенблизким дождем, а все равно – так прекрасно вокруг и светло на душе, что, правоже, совершенно неважно, солнце над головой или небо затянуто серой пеленой. Темпаче что солнца Алёна уже с избытком поднабралась за нынешнее лето, которое вродимой Нижегородчине выдалось таким жарким, что хоть в каком-нибудь Салехардеищи спасения. Но Алёна все же предпочла не Салехард, а Францию, которую лето нетак чтобы баловало. С тех пор как три года назад Францию натурально пригнул кземле жесточайший каникюль – невыносимая жара, когда температура поднималась досорока градусов в тени, источники пересыхали, леса горели, люди умирали отдухоты и обжигающего зноя, а садоводам и огородникам запрещалось поливать своиучастки в целях сбережения воды, вся Франция с суеверным ужасом ждала каждогонового лета. Правительство (сменившееся с тех пор) с завидным постоянствомпредупреждало, что уж в нынешнем-то году новый каникюль неизбежен, ирапортовало по телевидению о принятых для народного спасения мерах. Но летопроходило, и народ, в ужасе затаивший дыхание, с облегчением его переводил.Сейчас ситуация сложилась та же самая – август перевалил за середину,каникюльного рецидива опасаться уже не приходилось, погода милосердночередовала дни нормально-жаркие с нормально-дождливыми. И эти дожди никак неохлаждали Алёнину страсть к утренним пробежкам.

Она вставала без четверти семь и умывалась тихо-тихо, чтобыникого не разбудить (спальни находились на втором этаже старого каменного дома,и ванная тоже). Ровно в семь Алёна была умыта и одета, но медлила спускатьсявниз, а подходила к окошку, открывала его и ждала. Ничего особенного в томокошке видно не было: край красновато-коричневой черепичной крыши да частьпышной, ярко-зеленой, несколько уже ржавеющей кроны огромного каштана,усыпанного колючими шариками плодов, которые неожиданно раскрывались и сдробным стуком роняли на землю темно-коричневые зрелые каштанчики. Иногда вполумраке невозможно было понять, именно каштанчики падают на землю илидождевые капли гулко стучат по листьям. Но по утрам Алёна вслушивалась отнюдьне в их успокаивающий стук. Она ждала боя старых церковных часов. Скат крышизагораживал колокольню от ее глаз, но она отлично знала, что часы – вон там,правее. И сейчас, в семь часов, они пробьют девять раз…

Ну да, вот такие это были часы. Старые-престарые, можетбыть, водруженные на колокольню в том же самом XIV веке, когда был построенхрам в Муляне. Когда они били девять, то, значит, сейчас семь. Потом, вположенное время, они отбивали восемь, потом – нормальные девять, ну и такдалее. Алёна обожала мулянские часы. С их боем у нее были связаны некиестранные воспоминания [9], которые она предпочитала держать в тайниках своейдуши, запрещая им воскресать. Вообще, в тех самых тайниках скопилось столькозапретных воспоминаний, что им было тесно, они иногда высовывались наружу иначинали колоться – в точности как «умные мозги» Страшилы Мудрого!