Начала она с роз, которые, как ни печально, вянут-таки,потом в голову прибрела толстая, какая-то колбасообразная такса, виденная вНуайере. Такса ходила между выставленными на тротуар столиками открытого кафе истарательно, по-хозяйски писала под каждым. Такса вполне могла пригодиться вкаком-нибудь романе! Алёна запечатлела ее на обрывке, но тут же ассоциациипошли дальше, и она занесла на листочек еще одно нуайерское впечатление: о том,как какой-то местный пес с утра пораньше успел оставить провокационную кучкупод колесами мирно дремлющего черного «БМВ».

«Поскольку бродячих собак в здешних местах не может быть,потому что их не может быть никогда, – писала Алёна, отходя подальше наобочину, чтобы не угодить под колеса темно-зеленого «джипа», неожиданнопромчавшегося мимо (ага, ну прямо такая неожиданность – автомобиль на шоссе!),– и вообще без присмотра собаки не гуляют, то легко представить себе злорадногохозяина того пса. Наверняка тут бушевали какие-то маленькие бургундскиепровинциальные страсти, и слова Лескова о том, что иной раз в наших местахзадаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, онекоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета, вполне могли бытьприменимы и здесь». Щегольнув перед собой своей памятью (ага, не такая она,значит, и девичья, и голова, стал-быть, не настолько уж дырявая!), наша героиняпринялась писать о нуайерских впечатлениях дальше: «И очень может быть, из-закакого-то из узких окон сейчас за мной наблюдает местная леди Макбет Мценскогоуезда… в смысле, Нуайерского…» Немедленно вспомнилась старуха, которую Алёнавидела утром, выбегая из Муляна, и настроение моментально полиняло. Плохо бытьстарой и страшной…

Алёна потрусила по дороге, придерживая за лямки изряднонабитый рюкзак, иногда вспоминая что-то и останавливаясь перевести дух, азаодно заполнить немногочисленные пустые клочки своего листка заметками такогорода:

«Галки искали удачи над свежевспаханным полем. Своей удачиискал самолет высоко в поднебесье – так высоко, что он был почти незрим, лишьосязаем той дрожью, что небо колеблет и землю. Не чует того человек, лишькрылья у птиц ощутимо трепещут».

Ну да, вот нравилось ей порой запулить немножкотакого-этакого… гекзаметрового… В романчик подобное вряд ли вставишь, но самособой приятно, что она способна на стилизацию.

Алёна сунула листочек в карман рюкзака и направила своибыстрые ноги дальше.

Трактор, все тот же утренний красный трактор, по-прежнемумотался туда-сюда по полю, то ли вспахивая, то ли запахивая, то ли взрыхляя, толи разрыхляя, но Алёна уже не обращала ни на него, ни на тракториста никакоговнимания. А вот он – тракторист, само собой, а не трактор – смотрел надлинноногую бегунью очень внимательно.

Интересно, какого черта она моталась в Нуайер пешком? У негоне укладывалось в голове, что у кого-то может не быть машины или кто-то неумеет ее водить. А если даже авто все же нет, кругом полно соседей, которыезапросто привезут все, что надо, хоть из Нуайера, хоть из Тоннера, хоть изсамого Дижона. Ни один нормальный человек не потащится в магазин с рюкзаком. ИзМуляна туда и обратно целых двенадцать километров! В крайнем случае могла бысесть на велосипед…

Конечно, он не мог знать, что Алёна не умеет ездить нетолько на автомобиле, но и на велосипеде. У нее были проблемы с балансом, чтостильно осложняло ей в свое время жизнь на уроках танцев. Или упрощало – потомучто при каждом рискованном повороте она теряла равновесие и сваливалась вобъятия Игоря…

Так, забыли. За-бы-ли!

Игоря здесь нет. И не будет. Здесь есть тракторист изМуляна, который задумчиво смотрит на Алёну и никак не может понять, чтодлинноногая русская кукла делает на лесной дороге с рюкзаком за плечами.Пробежка, ладно. Спорт, так и быть, понятно. Но почему она что-то пишет? Чтоона пишет, черт бы ее подрал?

Алёна бежала дальше. Мысли у нее в голове скакали, какперсики в рюкзаке. Взгляд рассеянно блуждал по сторонам, и Бургундия поройпронзала ее в самое сердце. Эти купы дубов… Этот усыпанный темно-краснымиягодами боярышник и черный от избытка плодов терновник… Плети плюща, вылезшиена асфальт… Эдельвейсы в укромном, тенистом уголке под лиственницей, репейники придороге… Ох уж эти репейники! Все красивые. Но почему-то именно вон на тотслетелись и пчела, и шмель, и несколько мух, и мохнатая гусеница извивается наколючем листе… Медом им там намазано, что ли?! Кругом полно других, таких жекрасивых.

Ага, вот точно так же слетались, сползались, сбегались всеособы женского пола к Игорю, хотя рядом было полно и других мужчин, таких жекрасивых.

Нет, он был один. Он был один-единственный такой!

Он был единственный в моей жизни.

Так подумала Алёна, тупо глядя на другой цветок, из котороготорчала половинка туловища гусеницы. Вторая половинка была скрыта плотносомкнутым венчиком. Гусеница погибла, то ли упившись нектара, то ли удушеннаяароматом цветка, и наглая муха уже кружила над ее безжизненным телом.

Алёна перевела дыхание, смахнула с голого загорелого плечанаглую муху и поскорей достала бумагу и ручку. Работа и в прошлой жизнипомогала ей удерживаться от перманентных рыданий. Надо надеяться, поможет исейчас!

«Уходя из Нуайера, перед городскими воротами я видела такогостранного мужика! Он был похож на средневекового ломбардского купца. Бог егознает, какие они были, те самые ломбардцы, но, наверное, именно с такими жетяжелыми, синими от проступившей щетины лицами сатиров, с золотой серьгой вухе, в таких же коротких, до колен, широких и ярких штанах, открывающих мощные,загорелые, густо поросшие волосами голые ноги, сунутые в красные кроссовки.Хотя оставался открытым вопрос, носили ли ломбардские купцы кроссовки и ездилили на велосипедах. А этот ехал».

Алёна усмехнулась и, в который уже раз сунув мятый листок врюкзак, снова побежала по дороге.

Тракторист, положив подбородок на стиснутые кулаки, мрачносмотрел ей вслед.

Что ж та длинноногая пишет?!

Знал он одного такого… писателя. Вернее, то был журналист.Писал для исторических журналов. Тоже мотался по дорогам со своим блокнотом.Правда, он ездил на велосипеде. Его нашли потом под насыпью на дороге во Френ.Нашли мертвого. Нет, его не машина сбила. Просто остановилось сердце.Доездился!

Тракторист мотнул головой, отгоняя неприятные воспоминания,и дернул за рычаг. Трактор зарычал и снова покатил по полю.

– Она! Опять она! Сука!

– Зараза чокнутая!