года в Потсдамском соглашении. Оно предусматривало присоединение Пруссии со 180-тысячной армией к коалиции, если до 15 декабря Наполеон не примет мирные условия союзников. Взамен царь Александр обещал добыть, если сможет, для Пруссии Ганновер – совершенно нереальное обещание ввиду позиции Англии. Британский посол в Берлине воспринял весть об этом обещании из уст Меттерниха весьма эмоционально: он упал в обморок. (Этим послом был лорд Хэрроуби.) К условиям союзников Меттерних, очевидно по собственной инициативе, пытался прибавить статью, обязывающую Пруссию вмешаться, если австрийская армия потерпит поражение. Хотя предложение было отвергнуто, оно, по крайней мере, продемонстрировало пророческий дар Меттерниха, поскольку то, что он предполагал, свершилось на самом деле. 2 декабря при Аустерлице объединенная австро-русская армия была разгромлена в одном из самых блестящих сражений, которые дал Наполеон.

За поражением последовал ряд трагических ошибок, сводимых в конечном счете к нерешительности царя Александра, который колебался между защитой центральных государств и торгом с Францией за их счет. Когда кайзер Франц вызвался продолжать войну, если его поддержит Россия, Александр занял выжидательную позицию, отказываясь от мира с Наполеоном, но настаивая в то же время на отводе своих армий из Австрии. Фридрих Вильгельм, чьи бесхитростные решения редко увязывались с правовыми соображениями, взглянул на проблему шире. Он пришел к выводу, что проигрыш союзниками сражения не имеет ничего общего с обязательствами Пруссии по Потсдамскому соглашению. Он послал к союзникам полковника Пхула, чтобы объявить, что Пруссия будет действовать по собственному усмотрению. Между тем австрийцы, обескураженные уходом русских, потихоньку начали мирные переговоры. Граф Хаугвиц, теперь прусский посол в Париже, решив, что его правительство собирается покинуть коалицию, выступил с инициативой заключения сепаратного мира с Наполеоном. По его условиям, Пруссия должна была получить Ганновер, уступив Ансбах, Нешатель и остаток Клевса. Это происходило во дворце Шенбрунн в Вене. Со своей стороны Меттерних в Берлине предпринимал лихорадочные усилия, чтобы вовлечь в войну Пруссию. 15 декабря для его поддержки прибыл генерал Карл фон Штутерхайм, направленный Францем с единственной целью – рассеять опасения Пруссии относительно франко-австрийских переговоров.

Но именно 15 декабря Хаугвиц подписал соглашение с французами в Шенбрунне. Теперь почувствовали себя в изоляции австрийцы, и через две недели они подписали мирный договор в Прессбурге, выведший Австрию из войны. Между тем Фридрих Вильгельм в обстановке беспрецедентного замешательства делал все возможное для сотрудничества с Меттернихом и Штутерхаймом, а также с Алопеусом, несмотря на очевидные признаки того, что Россия окажет лишь символическую военную поддержку. В отсутствие вестей из Прессбурга он, возможно, и осудил бы договор, заключенный Хаугвицем. Но, оставшись с Наполеоном один на один, он ратифицировал в феврале 1806 года еще худший вариант договора, в котором к прежним условиям было добавлено требование франко-прусского союза.

Стало модным винить за австрийские неудачи робкого прусского монарха. Однако сам Меттерних никогда не опускался до этого. Беспощадный в оценках Хаугвица как деятеля и, естественно, негодующий по поводу подписания договора в Шенбрунне, Меттерних проявил достаточно «хладнокровия лекаря», чтобы осознать роль, которую сыграло в этих неудачах несовершенство средств сообщения. Более того, он имел дерзость довести до сведения своего правительства предположение, что вести о ведущихся Австрией переговорах о мире «положили конец всем действиям короля, направленным на оказание непосредственной помощи…». Если Меттерних и критиковал прусского короля, то не за то, что произошло, а как политик политика. Он считал, что в интересах самой Пруссии король должен был навязать свою помощь Австрии, а не дожидаться, когда оттуда поступит призыв о помощи, который так и не поступил из-за того, что австрийские руководители тоже не отличались решительностью. Такая зрелость мысли уже не могла быть свойственна дилетанту, и Клеменс Меттерних уже действительно им не был. Пребывание в Берлине, ставшем в те дни центром европейской дипломатии, сделало его профессионалом. «Я повзрослел на 30 лет», – писал он Генцу о своем пребывании в Берлине. Он пришел здесь к основному выводу, что реальное значение событий 14 июля 1789 года во Франции состояло в том, что они привели к Аустерлицу. Не революция, а мощь Франции имела реальное значение.

Договор в Прессбурге нанес Австрии тяжелейший удар. Она уступила Итальянскому королевству Венецию, Далмацию и Истрию. Виттельсбаху были переданы Бриксен, Третин, Форарлберг, Тироль, включая Бреннерский перевал, что сделало Баварию крупнейшим альпийским государством. Разбросанные в Швабии австрийские владения, бывшие основной связующей нитью Австрии с рейхом, поделили между собой Вюртемберг и Бавария. Правда, в качестве компенсации Австрия получила наконец Зальцбург и Берхтесгаден, а великий герцог Фердинанд приобрел Вюрцбург. Но герцог Модены, которому по Имперскому эдикту отошли Ортенау и Брейсгау, теперь утратил эти два оплота на Верхнем Рейне и не получил никакой компенсации, хотя его право на нее было подтверждено. Определенное значение имела передача Австрии собственности тевтонских рыцарей вместе с учреждением великого магистра ордена, которое переходило к Габсбургам. С другой стороны, Бавария и Вюртемберг признавались суверенными государствами. В договоре они упоминались под претенциозными названиями членов Германского союза, хотя рейх еще не был официально распущен.

Никогда раньше, ни во время нападения толпы на здание городской ратуши в Страсбурге, ни во время бесплодных переговоров в Раштатте, Меттерних не был настолько удрученным. «Мир рушится, – жаловался он. – Европа погибает в огне, только из ее пепла возникнет новый порядок». Его отчаяние вполне понятно. Его первая важная дипломатическая миссия завершилась не просто провалом, но полным крахом. Хотя Меттерниха трудно было винить в этом, но в его адрес уже раздавалось достаточно критики со стороны русофобов и нейтралистов в Вене, а также со стороны вечных недоброжелателей семьи Меттерних. Более того, к неудачам на службе прибавились личные неурядицы. С потерей Швабии курфюршество Охсенхаузен подлежало неминуемой аннексии Вюртембергом. В то же время в Аустерлице Наполеон выбрал себе в качестве штаб-квартиры не что иное, как новый дом Меттернихов, дворец Кауницев – его мебель, библиотеку, белье и все остальное. Кажется, нигде нельзя было избавиться от алчных французов.

Проигрыш в войне произвел ошеломляющее воздействие на Австрию. Как ожидалось, Кобенцль и Колоредо ушли в отставку. Пост министра иностранных дел был передан графу Филиппу Штадиону, послу в Санкт-Петербурге. В отличие от австрийцев Тугута и Кобенцля, Штадион был рейхсграфом, впервые занявшим пост руководителя австрийской дипломатии как внутри Германии, так и за ее пределами. Выходец из Швабии, он не принадлежал, как Меттернихи, к обездоленным эмигрантам. С рейхом его связывали прочные материальные и эмоциональные узы. Его назначение свидетельствовало о решимости императора Франциска держаться в рейхе возможно дольше. Штадион сохранял надежду, что даже сейчас возможно создание новой коалиции, способной спасти