Гаэль кивнула и отправилась в обратное путешествие домой. Еще до сумерек она смогла вернуть трактор на место, пересела на велосипед и поехала домой. День был долгий, трудный: Гаэль очень боялась, что их поймают, да и шесть часов на тракторе не сахар, — поэтому сразу отправилась к себе и рухнула в постель.

Следующие две недели к ней никто не приходил, и Гаэль гадала, что стало с больным ребенком. И пусть пока она перевезла в безопасное место только двоих детей, произошедшее придало новое значение, цель и глубину ее жизни, и ей не терпелось продолжить эту работу. Гаэль особенно вдохновляло то обстоятельство, что вся деревня посвятила себя спасению детей, и она хотела внести свой вклад в общее дело и помочь.

Прошло две недели, и наконец так же неожиданно мимо нее проехал на велосипеде тот же мужчина и бросил всего одну фразу, стараясь не привлекать внимания посторонних:

— То же место, завтра, шесть утра.

Гаэль ничем не показала, что слышала его, и поехала к булочной, где купила полбуханки ржаного хлеба, а когда направилась к выходу, хозяйка окликнула ее и дала булочку с корицей для матери. Агата почти ничего не ела, и Гаэль с Аполлин были рады, если удавалось хоть чем-то ее побаловать. Снотворное напрочь лишало ее аппетита, но без него мигрени были ужасающими. И все-таки снотворное ухудшало ее состояние.

На следующей день Гаэль встала в половине шестого и сразу поехала к сараю, чтобы забрать ребенка с бронхитом. Было темно, холодно и сыро. Только она вошла, как появился Симон с корзинкой — похоже, продукты. Послышалось слабое мяуканье, словно где-то прятался котенок, и она испуганно оглянулась: Симон откинул уголок одеяла, Гаэль поняла, что на сей раз это младенец.

— О господи, сколько ему? — совершенно растерявшись, спросила она, не имея представления, как будет его перевозить.

— Восемь недель. Давид самый маленький из спасенных нами детей. Мать оставила его в мусорном ящике — было всего месяц — в тот день, когда их депортировали. К его одеяльцу прикрепили записку с нашим адресом. Горничная, обнаружившая младенца, принесла его нам, но он был болен — видимо, простудился.

Малыш словно понимал, что говорят о нем, и у Гаэль едва не разорвалось сердце от жалости. Подумать только: такой кроха — и уже потерял мать!

— Его отец — доктор, так что роды принимал на дому. Они боялись ехать в больницу, потому что евреи, хотя отец практиковал в округе двадцать лет.

Все эти истории были трагичными и шокирующими…

Гаэль подняла ребенка, прижала к себе, и он тут же принялся слюнявить ей шею и чмокать — очевидно, хотел есть.

— Как мне его везти? И что, если он заплачет?

— Может, завяжешь его в платок и повесишь на грудь, как будто он твой? Если остановят, можешь сказать, что еще не успела выправить ему документы. Вряд ли он вынесет путешествие на тракторе, да и в корзине на велосипеде его не повезешь.

Гаэль глубоко задумалась, пытаясь решить, как лучше поступить. Задание оказалось нелегким.

— Куда его нужно доставить?

— Это в паре часов пути отсюда.

Симон привез малыша с соседней фермы, но не решился самостоятельно доставить в безопасное место: вряд ли он сможет объяснить правдоподобно, откуда взялся двухмесячный младенец. Гаэль это куда проще. Кроме того, нельзя быть уверенным, что он всю дорогу станет молчать: а вдруг расплачется, захочет есть или обмочит пеленки. Кроме того, малыш по-прежнему сильно кашлял.

Симон почти сразу же уехал, оставив детское питание, предоставленное Красным Крестом. Гаэль покормила ребенка, соорудила для него перевязь из своего шерстяного шарфа и села на велосипед, громко распевая, чтобы успокоить его. Ее голос, похоже, действовал на него завораживающе. Как бы то ни было, но малыш замолчал.

Час спустя она выехала на магистраль, и на сей раз ее остановили на блокпосту проверить документы, но о ребенке даже не упомянули. Ее бумаги были в порядке, поэтому солдат лишь спросил, куда она направляется.

— Навестить бабушку. Она его еще не видела — сильно болел.

В этот момент малыш, как по заказу, разразился устрашающим кашлем, словно в подтверждение словам.

— Не стоило вывозить его на улицу в такой холод, — пожурил солдат и добавил, что у него самого трое детей и видно, что это ее первенец.

Вид у солдата был крайне неодобрительный: слишком уж она молода и не замужем, — но он все равно улыбнулся, коснулся пальцами щечки ребенка и строгим голосом велел как можно скорее отвезти его в тепло.

Январские холода в самом деле были суровыми.

Гаэль немного испугалась, когда ее остановили, но, услышав слова солдата, облегченно вздохнула.

Через час она добралась до нужного места и с радостью отдала малыша женщинам. Ей никогда раньше не приходилось заботиться о младенцах, но она справилась — этот, похоже, прекрасно выдержал дорогу.

— Сегодня ночью у нас будет возможность перевезти его через границу, а уезжаем мы немедленно, — сказала одна из женщин. — Его переправят в Швейцарию. Только за прошлый год эта супружеская пара взяла к себе семерых спасенных детей. Поверь, повсюду немало очень добрых людей, и малышу будет хорошо с ними.

Гаэль очень надеялась, что на обратном пути не встретит того же солдата: уж точно спросит, куда девался младенец. Придется сказать, что оставила у бабушки. Солдат уже посчитал ее плохой матерью, раз вывезла больного ребенка на холод. Но, к ее огромному облегчению, патрульного Гаэль не увидела и никто ее не остановил.

Снова потянулись однообразные дни: заданий ей никто не давал, — а в феврале до нее дошли скверные новости. Об этом шептались в деревне. Немцы арестовали пастора Трокме, его помощника пастора Тейна и учителя школы в Шамбон-сюр-Линьоне. Местные власти отослали всех в лагерь для интернированных в окрестностях Лиможа, но арест духовных лидеров вызвал значительные волнения в народе, а кроме того, заключенных поддержали швейцарский Красный Крест, американские квакеры и шведское правительство, поэтому через месяц их освободили.

Симон во время встречи заверил Гаэль, что они снова работают над спасением евреев по всей Франции. Их ничто не могло сломить, и она считала этих людей святыми. Но после их освобождения немецкие полицаи и гестапо стали свирепствовать еще сильнее. В июне они вломились в школу Шамбона, арестовали восемнадцать учеников, обнаружили, что пятеро из них евреи, и отослали в концлагерь, где все вскоре были убиты. Новости об этом дошли до Франции. Немцы также арестовали Даниеля, племянника пастора Трокме, и отправили в концлагерь Майданек, где он погиб в газовой камере. Это было последним предупреждением сотрудникам ОСИ в Оверни и по всей стране. Германское высшее командование не собиралось вечно терпеть противодействие и неповиновение, несмотря на поддержку организаций других стран, поэтому все группы ОСИ действовали крайне осторожно, а их операции стали еще более засекреченными.

Отныне Гаэль выполняла задания все чаще, это становилось очень опасным, но ее ничто не останавливало: мало того, придавало еще больше решимости делать все возможное для спасения детей. К осени 1943 года на ее счету уже было несколько десятков спасенных. Всех сначала привозили в Овернь, а оттуда большинство переправляли через швейцарскую границу, в основном через Анмас, самый безопасный маршрут.