— Вы полагаете, Денис Свиридов может быть причастен к исчезновению Оксаны Лопатиной?

— Ну да, конечно, захватил и увез в свое тайное логово, как злой волшебник Черномор княжну Людмилу. Ерунда, ее из-за богатенького отца похитили. Еще есть вопросы, господин частный сыщик?

— У матросов нет вопросов. Спасибо, Таня, вы очень помогли следствию. Но почему не рассказали об этом раньше, во время беседы в полиции?

Рощина нахмурилась.

— Не хотелось сплетничать, да и спрашивали меня о другом — не угрожали ли Ксане раньше, не вымогали ли денег. Личная жизнь полицейских не интересовала, понятное дело — в наши дни молодые люди не похищают девушек из-за любви.

— Ясно. Еще раз спасибо и до свидания.

— Очень хочется верить, что нам встречаться больше не придется, так что прощайте.

Татьяна встала и быстро вышла из кафе, но перед окончанием перерыва решила немного посидеть на скамейке в соседнем сквере. Рассказала она этому пожилому и простоватому дядьке далеко не все, что знала. Эх, Оксана-Ксана-Ксюша, подружка, ставшая соперницей, как же нас с тобой жизнь столкнула лбами, да так, что искры посыпались!

Учились когда-то в одном классе, сидели до самого выпуска за одной партой две красотки — блондинка и брюнетка, первая повыше ростом, вторая пониже, учились на отлично, кружили мальчишкам голову, ходили вместе в театр и в кинозалы, где боевики с погонями и стрельбой, попкорн и кока-кола. Потом поступили с первого раза в универ, Ксана на исторический, Таня на журналистику. И вот на третьем курсе обе влюбились в веселого, остроумного, обаятельного, симпатичного, да сколько еще слов можно найти, чтобы описать этого парня, Гошу Горецкого. Но он выбрал Оксану, а Таню воспринимал лишь как ее подругу, и только. Она тогда мучилась, переживала, думала постоянно — почему? Была ли та более обворожительной, более очаровательной, или все-таки из-за папы, крупного и влиятельного строительного босса? А потом случилось с Гошей несчастье, его осудили и посадили. По собственной глупости и жадности попался Горецкий, ну разве можно было связываться с этим уродом, которого сторонились все приличные студенты? Тогда они с Ксаной проплакали весь вечер после оглашения приговора и помирились, решив забыть о «веселом и находчивом» капитане навсегда. Прошло несколько лет, Таня успела сходить замуж и разойтись, сохранив девичью фамилию. Она продолжала встречаться с Лопатиной, будто и не было той давней размолвки. И вот недели три назад, да, в конце апреля… Ксана позвонила и предложила пересечься в уютной кафешке «Парижский дворик» на Лермонтовской, там продают такой вкусный торт «Наполеон», можно взять целый или попросить отрезать кусочек, как пирожное. Ели торт, пили эспрессо, и подружка рассказывала о неприятной истории с сыном ее научного руководителя и предполагаемого мужа. Парнишка совсем «ошизел» и стал предлагать свои руку и сердце будущей мачехе, вот смеху-то! Но Ксане было совсем не смешно, она переживала. Таня принялась ее успокаивать, и тут Лопатина выдала такую новость, что у молодой, но уже бывалой журналистки дыхание перехватило. В загородном коттедже профессора Свиридова Ксана нежданно-негаданно встретилась с Гошей Горецким, давно освободившимся, жившим в Южнограде и работавшим в антикварном салоне на третьем этаже торгового центра «Запад-Плаза». Таня долго ее расспрашивала о подробностях разговора и потом задала вопрос в лоб:

— Он тебе по-прежнему нравится?

— А тебе? — мгновенно парировала подруга.

Тогда Таня собралась и ответила безучастно:

— Что было, то быльем поросло. Уголовник, бывший зэк — зачем он мне нужен? Небось, постарел лет на десять.

— Нет, Танька, он выглядит великолепно: как молодой древнегреческий атлет с тех ваз, что находят в развалинах дворцов Боспорского царства. Раз ты к нему теперь равнодушна, то признаюсь — я уже пожалела, что дала согласие на брак Виктору Антоновичу. Он умный, деликатный, добрый, но он ведь старик, понимаешь, а Гоша… Если честно — готова бросить все и увезти его в Москву, папа нам квартиру подарит и работу для него найдет непыльную.

Таня Рощина озадаченно взглянула на Оксану Лопатину:

— Но ведь ты опозоришь Свиридова на весь универ?! Ведь сама говорила, что многие судачат о ваших отношениях.

— Ничего, Виктора Антоновича все равно все будут уважать, а он меня поймет.

Рощина ухмыльнулась:

— «Поймет и простит»?

Оксана обиделась, сухо попрощалась и ушла. С того вечера странные, необузданные и преступные мысли полезли в бедную голову журналистки Татьяны Рощиной. Ведь если бы не Оксана, она тоже могла встретиться с Горецким — и как знать, вдруг он посмотрит теперь на нее совсем другими глазами. Если бы не было Ксаны, которая готова для исполнения своих желаний через все переступить, подставить влюбленного профессора, купить свое счастье на папочкины деньги… Если бы Ксана исчезла, испарилась, улетела за тридевять земель… А ведь этого можно добиться, если очень захотеть. И тогда Таня вспомнила кое о ком и решила попробовать…

Рощина докурила, встала со скамейки и выбросила окурок в урну. Не думать об этом, не рефлексировать, не травмировать собственную психику. Пусть полиция ищет Лопатину, им за это зарплату каждый месяц платят. Может быть, найдут. А может быть, и нет.

Георгия Горецкого пригласили по телефону на беседу в городское УВД на следующий день после разговора с Лонским. Беседовали с ним, а точнее, допрашивали его пожилой следователь областного СУ СКР Дмитриев и двое сотрудников уголовного розыска в штатском — майор Сергеев, приземистый и полный полицейский средних лет, все время вытиравший носовым платком пот со лба, и молодой худощавый офицер, представившийся капитаном Парфеновым. Сначала вопросы задавал Дмитриев, потом его сменил майор, капитан только слушал. Длился допрос более часа, интересовало следователя и сыщика буквально все — за что сидел (а то они сами заранее не выяснили), как давно был знаком со Свиридовым и Лопатиной, зачем приехал в дачный поселок, о чем разговаривали тем вечером, встречался ли после этого с позднее убитым профессором и исчезнувшей аспиранткой. Говорить Горецкий начинал после некоторой паузы, сначала обдумывал каждый вопрос, искал в нем скрытую опасность для себя. Потом отвечал так, как учил Лонской. О беседе с Аркадием Евгеньевичем на следующее утро после поездки к Свиридову Гоша, конечно, умолчал. Ведь общались они тогда вдвоем, без свидетелей, так что самому возводить подозрения на себя и на хозяина салона было совсем ни к чему. Меньше болтаешь — дольше живешь на свободе. И вообще дольше живешь. Потом он расписался в своих показаниях и вышел из кабинета, провожаемый внимательными взглядами. Когда Горецкий закрыл дверь, Дмитриев убежденно заявил:

— Уверен я, ребята, что этот мачо чего-то недоговаривает.

Парфенов сразу согласился:

— Похоже на то. Раз сидел, значит, могли остаться связи в криминальной среде. А Лопатину ловко захватили, никто и не заметил, сработано профессионально.