Я думала, Никита меня одну поведет из Петрограда, но у нассоставилась группа из пяти беглецов: богатая эксцентричная англичанка,застрявшая в России из-за своей страсти к путешествиям (она воображала себявторой леди Эстер Стенхоп и Теруан де Мерикур[6] в одном лице,но русская революция и Гражданская война живо выбили из нее эту дурь!),замечательный пианист Соловьев (он нелепо умер в Хельсинки на другой же годпосле бегства – попал под автомобиль!), профессор восточных языков с мировымименем… (вот беда, вспомнить его никак не могу) да еще один молодой человек,приятель Никиты, по фамилии Корсак (из знаменитой семьи, только отпрысккакой-то захудалой, вовсе уж незнатной ветви… ему предстояло, к слову сказать,сделаться моим первым мужчиной и мимолетным любовником, но тогда ни он, ни яэтого еще не знали, разумеется!). Ну и я – пятая.

Потом Никита обмолвился, что должен был пойти с нами ещеодин человек, провизор, его дальний родственник, однако не решился. У него былобольное сердце: побоялся, что не дойдет, умрет в дороге. Между прочим, зря непошел: так хоть бы на свободе умер, а то спустя месяц его расстреляли в Чека –якобы за отравление некоего большевистского деятеля, которому этот провизорвручил яду вместо какого-то лекарства, и тот умер от сердечного спазма. Ну чтож, в свете того, что я теперь знаю, это меня ничуть не удивляет…

Мы все никак не отправлялись в наше опасное путешествие,хотя уже были вполне снаряжены и готовы: ждали, пока окрепнет лед. Но вотНикита дал знать, что больше ждать невозможно, придется рисковать, и сообщилнам план действий. Мы должны были порознь добраться на поезде до последнейстанции Финляндской железной дороги, до которой разрешено было ехать, а тамвстретиться. Когда по пути на вокзал я проезжала на трамвае Охтинский мост, тоувидела, что никакого льда на Неве вообще нет: одно сало плавает. Впрочем, нетнужды повторяться и вновь говорить о моем полном доверии к Никите и об остромжелании отправиться вместе с ним куда угодно, хоть к черту в зубы!

Вскорости мы почти туда и попали…

Мы заранее условились выйти из поезда и по отдельностипогулять вдоль берега до темноты. Я пошла вдоль леса и немедленно сбилась сдороги. Вдруг раздался свист: это, оказывается, Никита следил за мной и сразупонял, что дело неладно. Бог ты мой, чего я только не навоображала себе тогда,услышав этот его свист и увидев, как он мне призывно машет рукой! Диво, что ятам же, на берегу, ему на шею не бросилась. Удержала меня, видимо, тольконехватка времени: пора было трогаться в путь.

Уже совсем стемнело, когда мы вшестером спустились к берегузалива. Здесь лед лежал сплошняком, и мои спутники, тоже видевшие сало на Неве,несколько поуспокоились. Было около половины восьмого; из солдатских окопов,находившихся неподалеку, доносились говор и смех. Но путь должен был пролегатьименно в такой опасной близости, поэтому Никита приказал:

– Ни слова, господа, ни звука, даже если провалитесь вполынью, не то погубите прочих. Но не тревожьтесь: я слежу за вами всеми.

В том, что это правда, я убедилась первая, потому что, едвасделав первые шаги по льду, провалилась в воду по пояс. Никита мгновенноочутился рядом и с невероятной силой выдернул меня из полыньи, словно пробку избутылки шампанского. К счастью, я была настолько тепло одета, что не успелапромокнуть: вода скатилась с меня правда что как с гуся, ну, разве что халатзамочила. На нас на всех поверх шуб надеты были халаты с капюшонами: белые,купальные, какие он велел раздобыть, а поверх них мы все обвязались толстойверевкой – и пошли.

Меня снова поставили вперед – как самую легкую, – далив руки альпеншток. У нас не было никаких вещей, никакого груза (денег, к словусказать, тоже ни у кого не имелось!), только спички в карманах да нюхательныйтабак (бросать в глаза собакам или людям, которые на нас набросились бы, сбейсямы с пути). Сейчас вспоминаю – все это кажется смешным, чем-то из детскихкнижек, однако Никита рассказывал истории, когда этот смешной табак жизнь людямспасал. Заблудиться на льду – раз плюнуть, что с нами и произошло вскоре.

Из ценностей у меня на шее был только крестик, да ладанка сиконкой Божьей Матери, да еще крошечный замшевый мешочек с несколькими золотымивещицами. Одно из колец моей бабушки мне удалось сберечь, несмотря на самыетяжелые времена. Оно и сейчас на мне.

Итак, меня поставили впереди группы: идти по направлению,указанному Никитой, который был в нашей связке четвертым (вес имел большоезначение в нашем пути!), а сзади него тащились профессор и безропотная толстухаледи Эстер (имени ее настоящего я тоже не помню, поэтому так и стану называть).Мне первой выпадало вскарабкиваться на торосы, которые беспрестаннозагромождали путь, а потом спрыгивать с них на лед. Он во многих местахоказался покрыт водой: было не ниже пяти-семи градусов мороза. Вот когда яоценила работу того ремесленника с Бассейной улицы! Валенки на тройной подошвеслужили мне отлично!

Мы шли уже долго, настала ночь. Путь, известный Никите, весьоказался в промоинах и полыньях, поэтому он задал новый курс, полагаясь большена интуицию, чем на знание. Если бы он шел впереди, наверное, никакой беды снами не стряслось бы, однако я пыталась лавировать между торосами и невольносбивалась с пути, забирала в сторону. Заметить это Никита смог не сразу, акогда спохватился и меня остановил, было уж поздно: я замерла ни жива нимертва, потому что наступила на какой-то кабель. Откуда ему взяться на льду?! Итут огоньки замелькали справа от нас… Вглядевшись, я увидела фонарь, улицу… мыочутились в нескольких шагах от Кронштадта!

Первое движение было – ринуться прочь. Все и ринулись,волоча за собой Никиту, связанного с нами и безуспешно пытавшегося насостановить. Но береговая охрана, должно быть, услышала, как трещит лед поднашими шагами, и включила два мощных прожектора: нас начали нащупыватьсветовыми лучами.

Никита успел скомандовать:

– Оставайтесь без единого движения, чтобы даже теньваша не шевелилась! – И настала бесконечность неподвижности…

Прожекторы погасли, и Никита тотчас подергал за веревку,давая сигнал отходить подальше от береговой линии. Сделали несколько шагов –вновь вспыхнул свет, потом опять темнота, десяток черепашьих шагов – свет,темнота – свет… Уж не помню теперь, сколько это длилось, наверное, минутдвадцать-тридцать, а казалось, будто целую вечность. Именно тогда я оцениласмысл этого расхожего выражения…