– Отчитайтесь, когда доставите все, – велел он.

– Будет сделано, доктор, – пообещал я и откланялся.

И только когда я спускался по широкой лестнице, меня пронзило воспоминание. Сумка. Видавшая виды медицинская сумка доктора – что-то в ней не давало мне покоя. Ну конечно! Инициалы. На сумке были инициалы – потёртые, выцветшие, однако, их всё ещё можно было разобрать.

Три золотые буквы. Н. Й. В.

Так начался роковой день в моей карьере тик-такера. День, который я до сих пор вспоминаю с горечью и стыдом. Я намеревался раскрыть тайну исчезновения старика Бенджамина, но даже предположить не мог, какие чудовищные последствия повлечёт за собой моя работа на доктора Кадуоллэдера.

Беглого взгляда на конверты оказалось достаточно, чтобы понять: доктор с практикой в одном из самых чистых кварталов города посылает меня в настоящие трущобы. Похоже, доктор не лукавил, когда утверждал, что помогает беднейшим и презреннейшим.

Там, где Хартли-сквер перетекала в Дьюк-авеню, я свернул направо, в узкий мощёный переулок. Я знал – в нём есть отличная водосточная труба со скобками, за которые удобно хвататься, когда хочешь взобраться на крышу. На полпути вверх я потревожил большого чёрного кота – тот лежал на оконном карнизе и грелся на солнышке. Кот зашипел на меня, шерсть у него встала дыбом – он был весьма рассержен тем, что кто-то нарушил его покой.

Я, как никто, понимал этого кота. Когда бы я ни поднимался над городом, я любил представлять, что мир крыш принадлежит мне одному. Вот и сейчас – оказавшись на вершине большого белого здания, я ненадолго остановился, чтобы оглядеться. Отсюда открывался прекрасный, головокружительный вид. Погода благоволила – было тепло, дул ласковый ветер, и пухлые облака перекатывались над головой, похожие на отъевшихся гусаков, которых гонят на ярмарку.

– В такой день грех не поверхоходить, – кажется, я даже сказал это вслух. Приставив ладонь ко лбу, я осматривал город с высоты. Нужно было проложить маршрут.

Я уже видел первое место назначения. Там город ощерился десятками труб, кирпичных, металлических, каждую секунду извергающих дым. Над бедными кварталами стояло густое бурое марево.

«Как будто два города, – подумал я. – Богачам – один, а беднякам – другой».

Похлопав себя по внутреннему карману, где лежали конверты, я пустился бежать по крышам. И вскоре оказался там, куда спешил. Это место я узнал бы даже с закрытыми глазами. В нос ударил едкий запах гари. В воздухе висело монотонное гудение – словно неизбывная жалоба всех страждущих и угнетённых.

Осиное Гнездо.

Один из старейших районов города, ныне пришедший в упадок. Бесчисленные домишки с тонкими, будто бумажными, стенами лепились друг к другу так тесно, что драгоценный солнечный свет почти не попадал в окна. Дощатые халупы жались к грозящим вот-вот обрушиться кирпичным постройкам, подземные ходы и крысиные тропы сплетались в огромный лабиринт. Место это и вправду напоминало огромное гнездо, в котором копошились и гудели его обитатели.

А обитателей было не счесть. Тысячи? Десятки тысяч? Ни одна официальная перепись населения города никогда не указала бы вам точную цифру. В ветхих доходных домах, бывало, в одной комнате ютилось несколько поколений целой семьи: начиная от бабушек и дедушек и заканчивая новорождёнными. Здания трещали от количества бедняков, желающих обрести крышу над головой. Не было ни единой щели, ни единого укромного уголка, которые не стали бы чьим-то прибежищем. В Осином Гнезде даже самый тёмный закуток в самом грязном подвале служил кому-то домом, пусть даже всю обстановку и составляли лишь табурет, ведро да соломенный матрац.

Без особой необходимости я стараюсь в Осиное Гнездо не соваться. Место это шумное, мрачное, порочное. Оно кишит ворами и головорезами, которые, потревожь ты их, нападают, совсем как осы, – резко, беспощадно, скопом, только вот жала их, в отличие от осиных, часто бывают смертоносными. Настоящее дно города – и на это дно мне сейчас приходилось спускаться. Я осторожно ставил ноги на те выступы в стене, которые казались мне наиболее безопасными, хоть и найти что-то, не представляющее опасности, в Осином Гнезде было задачей не из лёгких. К тому же я помнил о не до конца зажившей руке и боялся повредить её о ржавые водостоки.

Я ни на секунду не терял бдительность и в любой миг, если того потребуют обстоятельства, был готов обнажить шпагу. Над головой моей смыкались закопчённые крыши, солнце исчезло. Я погрузился в гнетущий полумрак. Только представьте: если на улицах царила такая мгла, каково же было в домах! В окнах лачуг тут и там были выбиты стёкла. Зияющие дыры где-то заколотили досками, а где-то – завесили тряпьём. Те стёкла, которые чудесным образом уцелели, были покрыты таким слоем копоти, что сквозь них ничего нельзя было разглядеть – ни хозяевам, ни прохожим.

Однако более всего в Осином Гнезде меня тревожило непрестанное ощущение, что за мной наблюдают. И угрюмые типы в складных цилиндрах и шляпах с кистями, и полуголодные беспризорники в обносках рассматривали меня с подозрением из-за полуоткрытых дверей и с балконов. Я всё плотнее сжимал рукоять трости-шпаги и вскоре спрыгнул с закопчённого выступа в узкий переулок.

Теперь пару раз повернуть – и окажешься на Кормовой улице. Первое уведомление требовалось доставить сюда – согласно надписи на конверте, на Кормовую, четыре, – некоей Эдне Халливэлл. После второго поворота сомнений в том, что я иду по нужной улице, уже не оставалось: в начале Кормовой находился птичий двор – удушающий запах прелых перьев ударил мне в нос. Когда я подошёл ближе, птицы всполошились – индюки принялись сердито браниться, а куры громко закудахтали.

«Знатно вас тут откормили, вон как раскричались», – подумал я.

Отсчитав двери, я постучал в четвёртую. Никто не отпер. Внутри послышался какой-то шорох, будто крысы сновали по половицам. Я постучал снова, теперь уже – громче. На этот раз дверь распахнулась, и передо мной предстал великан в изгвазданной тельняшке и с повязкой на глазу. Тощая девчонка, вцепившаяся ему в левую ногу, не сводила с меня взгляда.

– Чего надо? – рыкнул циклоп и уставился на меня с подозрением.

– У меня письмо для Эдны Халливелл, – ответил я.

– Давай мне! – великан протянул грязную руку, которая выглядела так, словно ею он минуту назад сворачивал гусям шеи.

– Простите, капитан, – улыбнулся я. – Только лично в руки миссис Халливэлл.

– Для тик-такера ты что-то слишком дерзкий, – усмехнулся циклоп. Но потом своим единственным глазом заметил у меня шпагу.

Я не стал прятать свою верную спутницу и позволил рассмотреть медную рукоять и верхнюю часть блестящего стального лезвия, которую я как бы невзначай обнажил лёгким движением кисти. С любезной улыбкой я ждал ответа. Великан моргнул и отступил.