нам старанья.

Ну а как меж мирами по лучу пробираться?

Свет приносит тебя без сознанья.

Как понять и как выбрать

живую природу, в которую там воплощаться,

чтоб при этом не стать аберрацией?

Исабель:

Вот для этого создана мать.

Загадор, как сказать,

может, женщина – это

и есть разновидность портала для вышнего света?

Как рожденье ещё описать

по-другому?

Загадор:

Да, всё складно. И даже, по-моему,

совпадает с религии догмой.

И, знать, потому не годится, как путь перехода.

Исабель:

Точней, не подходит для нас. Не забудь, что рождённый

младенец

не хранит свою память.

Он чист. Изначально

ни мыслей, ни тени,

ни знаний печали.

А станется

что из него, как расправить

сумеет он крылья всесильного духа —

всегда непонятно.

Загадор:

Что такое? Меняется форма пространства

под нами, вокруг, наверху.

Посмотри, Исабель! Тут что-то не ладно,

расползается время, движенье становится долгим,

и свет красноватый

лучами пронзает твою отстраненную руку…

Мы, похоже, отправлены в ссылку, в дыру.

Мои ноги,

они тоже пронизаны красным!

Если мы перейдем горизонт невозврата,

это будет ужасно!

Исабель:

Да, я вижу сквозь пятна,

что ползут по плечу

твоёму, Загадор, незнакомые звёзды.

Бежим по лучу,

что течёт здесь рекой,

пока можем его ощущать направленье.

Покуда не поздно!

Из вселенной

другой,

ох, не скоро мы сможем вернуться обратно.

Давай, представляй себе свет и прыгай в него.

Бард:

Не теряя мгновенья, оба ангела вспыхнули жёлтым

цветом c чуть белёсым

оттенком,

и вдвоём растворились… То место,

где были тела, заштопано

красною сеткой

лучей. Потом, постепенно бледнея, исчезает та сетка.

. .

Из тьмы, поначалу нерезко,

в зеленой подсветке,

появляется рог и лицо.

Дальше щупальце,

растущее вместе с рукою.

В конусе света видно некое русло.

Сухое,

из каменных плиток.

По нему удлинённое тело течёт.

Спрут приподнял плечо,

зажатый в ладони виднеется свиток.

Варглус:

Малколам напортачил. Нельзя же так грубо

отправлять их в обратное время,

как в ссылку. Он завёл в Уравненье

моё появленье,

чтобы я придержал их. Но они улизнули!

Мне отмерено скупо

сегодня пространство и силы.

Не хватило

мгновенья.

Архивы зазря утонули

в изначальных эпохах.

Но в каких? Эти чёрные дыры – машины

обратного времени. Неточны, что плохо.

И зачем их придумал Всевышний?

V.

Бард:

Теперь

перенесёмся в мастерскую Пабло,

но несколько часов спустя.

Василий входит, цветы и одеяло

неся

в охапке и плечом толкая незапертую дверь.

Василий:

Вот дела.

Открыто. Замок здесь, что ль, для декорации

совсем? Давно ли не было потерь?

Тут город. Во́ры, если не убийцы,

приходят запросто.

Да, надо бы привесить одеяло на эту дверь.

Для звукоизоляции,

а то соседи настучат за шум в полицию.

Шериф здесь местный – зверь.

С ним лучше не сцепляться.

Тем более, что в городе объявлен карантин

и комендантский час,

как раз

тогда, когда у Гаи представленье.

А что поделаешь? Когда живёшь один,

Точней, одна и деньги зарабатываешь пеньем,

То надо петь.

А ведь могла бы жить со мной,

ни в чём беды не зная.

Моих доходов хватит на двоих.

Она мне говорит, что только псих

захочет быть с певицей безработной

и бедноту терпеть. Ах, Гая,

как ты неправа!

Я помню, город

был совсем другим ещё недавно.

В нём, где не надо,

не росла трава.

Ноябрь помню. Сан Франциско. Джаз.

Ни масок. Ни бомжей на перекрёстках.

Я убежал

из времени. Сейчас

оно другое. Гротескно, грустно, постно.

Мой город сверзся с пьедестала в грязь.

И приподнять его мне память не поможет.

Цветные домики – облупленная краска,

трещин вязь.

И люди в масках.

Гобой безумствует, подыгрывая вслед

закрытым улицам по тупикам районным.

И смысла нет шептать себе про бред,

поскольку бред вошёл в законы.

О, заоконный свет!

Заокеанский рай.

Какая грезится ещё Полинезе я?

Не ходит больше городской трамвай

к закрытым наглухо дверям музея.

И сеет

грусть заглушенный проспект

неторопливым редким пешеходом.

Гуляющим из ниоткуда в никуда,

смотрящим вдаль,

как исчезает свет

светила, заходящего за воду.

Итак,

закрытый бар. Забыченый причал.

Веселой жизни брошены хоромы.

Лишь музыкант, играющий печаль, —

работы вдоволь на оркестр похоронный.

Веди ж, труба, неджазовый мотив

здесь, где тумана стужа

капает с плеча.

Летит и кружит

время, проглотив

комок натруженного

горла трубача.

. .

Всё, хватит мне хандрить.

В реальность мысли повернулись.

Расставить

стулья

максимально плотно,

но так, чтоб можно было проходить.

Оптимизировать пространство

от сцены к стенам. Полотна

Пабло чтобы не задеть, – дистанцию

со стороны оставить.

Бард:

Василий движется по мастерской, весь в хлопотах,

готовится к концерту.

То наклоняется, чтоб провода расправить,

то, чтобы свету

лучше падать, прожектор переносит из угла.

То с грохотом

отодвигает в сторону мольберт.

Потом садится, пишет объявленье,

что «не привившимся здесь входу нет».

Как Гая говорит – «коль ты клала

с прибором на постановленье

властей, то с эпидемией бороться помогла

хотя бы тем, что требуешь прививки от входящих.

Пусть бессимптомно вирус их закружит»

Он