Слова казались правильными, нужными и… долгожданными.

От запаха влажного тела возлюбленного кружилась голова. В низу живота приятно подрагивало. Она целовала упругие мужские губы, тёрлась своей грудью о его грудь. Не стеснялась ни своей наготы, ни бессовестных движений бёдрами. Не гадала о том, как выглядит со стороны, не тревожилась, что делает что-то не так.

Ничего не имело значения — только он и она. Здесь и сейчас.

Она с осторожностью коснулась опухшими от поцелуев губами заросшего мягкой щетиной подбородка, грубого шрама на шее, спустилась к ключице, провела щекой по рельефным мышцам груди с короткими завитками волос. Губы задержались на затвердевшем соске.

Ответный стон мужского удовольствия, его руки с силой прижавшие её к смуглому телу сказали за себя.

Обхватив ногами талию возлюбленного и выпрямившись, девушка упёрлась ягодицами в его восставшую плоть. Ещё немного, ещё чуть-чуть… и всё случится. Впервые. Она хочет узнать, каково это — любить мужчину и быть желанной.

Продолжала покрывать поцелуями влажное, остро пахнувшее сандалом тело. Под губами почувствовался выпуклый рубец короткого шрама. У самого сердца.

— Ножевое ранение? — прошептала она, подняв голову, глядя в чёрные бархатные глаза «шейха». — В сердце?

— У меня нет сердца. Моё сердце в тебе, а твоё в камне, — поправили её наставительно.

— У тебя нет сердца? — улыбаясь, приподнялась Наташа на руках и заглянула в лицо восточного князя.

— Сердце душу бережёт. Ушла душа, вслед за ней ушло и сердце.

На недоуменный взор девушки он рассмеялся. Гортанно, раскатисто. Настолько громко, что заложило уши. Наташа закрыла их ладонями, затрясла головой.

— Прекрати! — крикнула в отчаянии. — Мне страшно!

Но настойчивый звук глубже и глубже проникал в сознание.

Девушка отшатнулась и, потеряв равновесие, скатилась с тела мужчины.

Очнулась от боли в плече… на полу. От пледа, накрывшего с головой, едва не задохнулась. Сбросив его, хватала воздух открытым ртом, медленно приходя в себя. Влажное от пота платье холодило разгорячённое дрожащее тело. Нестерпимо хотелось пить.

Наташа обводила взором залитую мутным светом комнату, морщилась от нарастающего рингтона мобильного телефона. И это был не звук будильника.

Кто звонит в такую рань? — подхватилась она, сосредотачиваясь на часах на стене. Пять утра?

Циферблат расплылся; перед глазами потемнело.

Господи, почему так плохо? — сетовала девушка.

Едва держась на ногах, по стеночке добралась до ванной и включила воду.

Долго сидела под горячим душем. Ловила губами хлёсткие струи воды, смывала липкий пот и воспоминания.

Перед мысленным взором всплыло лицо Шамси, его подкупающая улыбка, проникновенный голос, прыгающие на бумаге буквы, ручка с золотым пером…

Почему она не помнит, как ушёл мужчина? Опьянела? Так и выпила всего ничего. Хороша хозяйка!

Всё же гипноз. И внушение. Поэтому так плохо, — согласилась с собой без возражений и вздохнула раздосадовано.

Сквозь шум воды вновь слышала надоедливый звонок мобильного телефона. Он не давал сосредоточиться на чём-то крайне важном. Раздражал.

Укутавшись в махровый халат и натянув на мокрые волосы капюшон, девушка прихватила с комода телефон и прошла в кухню. Выпитые подряд две чашки компота утолили жажду.

И снова затарабанил телефон! Набатом! Четырнадцать пропущенных звонков. И все от Татьяны.

— Наташа, ну ты даёшь, — услышала она взволнованный голос подруги. — Я уже собралась ехать к тебе. Мадам Грицацуева спрашивала, где ты. Я сказала, что заболела.

Девушка глянула на часы на экране мобильника — скоро обеденный перерыв. Что? Обед?! Душа ушла в пятки.

— Тань, — сипло отозвалась Наташа. — Я…

Ну не говорить же правду, что напилась и проспала на работу, ослепла, потерялась в пространстве и времени. Даже будильник не слышала! А звук у него ещё тот, душераздирающий.

— Я отравилась чем-то. Всю ночь тошнило. Наелась таблеток и уснула мёртвым сном.

Татьяна шумно выдохнула:

— Ну, слава богу, что только траванулась, а не чего похуже. А то я тут успела уже всякого надумать. Почему мучилась? Скорую не могла вызвать?

— Так в инфекционку запрут. Мне это надо, Тань? Отлежусь к завтрашнему дню.

— Ладно, лежи, лечись. После работы забегу к тебе. И позвоню ещё. Грицацуевой что сказать?

— Я сама ей позвоню. Ничего срочного к набору и вёрстке нет. Материал сдавать только в понедельник.

Ведущий редактор издательства была женщиной невысокой и страстной любительницей плотно поесть. Дожив до сорока пяти лет и так не обзаведшись семьёй, всю себя отдавала работе. Но к молодым сотрудницам относилась с пониманием. Прозвище «Мадам Грицацуева» она получила за незлобивость и прилипчивость к каждому мужчине, имевшему неосторожность одарить её хотя бы одним знаком особого внимания.

Договориться с ней о внеплановом дне отдыха с последующей отработкой на дому в выходной, было несложно.

— Что ж ты такое невкусное съела, Наташа? — очевидно морщась, спросила она и, не став выслушивать подробности, пожелала: — Лечись, и чтобы завтра на работу пришла здоровой и румяной.

— Здоровой и румяной, — повторила больная задумчиво, убирая телефон.

Рывком распахнула плотные портьеры.

За окном кружился лёгкий снег. Мороз отступил, но прогнозируемая синоптиками оттепель так и не наступила. На детской площадке детвора увлечённо лепила снежную бабу: большую, кривобокую, некрасивую. Закончат, разобьют, накричатся вдоволь и разойдутся по домам. Так было вчера. Так будет завтра.

Девушка тяжело вздохнула и осмотрела комнату. Что-то не нравилось.

Что? — пробежалась взором по мягкой мебели, горке, комоду, ноутбуку на журнальном столике, фруктам в вазе, полупустой бутылке, бокалам. Она помнила, как Шамси ел суфле, салат. Они пили вино, и он рассказывал ей невероятные вещи. Собирался уйти.

Не понимала, как умудрилась заснуть практически на ходу? Ну не могла она от неполных двух бокалов вина опьянеть настолько, чтобы свалиться в беспамятстве! Не могла не услышать будильник.

Убедившись, что тот прозвонил вовремя, Наташа глянула на часы на стене. Они показывали без трёх минут пять. Кажется, она забыла их завести. Раньше с ней такого не случалось.

Вернулась к бокалам на столе и щёки залила краска стыда.

Опозорилась, — накрыла лицо ладонями. Что о ней подумает Шамси? Он уложил её — бесчувственное бревно! — спать на диван, укрыл пледом и тихо ушёл. А ей снился сон… эротический и до чёртиков приятный.

Перед глазами стремительно раскручивалась лента сновидения — беспокойная и мучительно-сладостная, поразившая голой правдой и незабываемой новизной ощущений. По телу прокатилась волнующая дрожь.