– Ну зачем обязательно ехать? – умоляюще пробормотала я, глядя в его синющие глаза.

Умопомрачительные глаза, невозможные. Говорят, синий цвет – холодный. Глупости! Хотя я тоже думала так, пока не повстречала Алекса. Его глаза синие-синие, синее не бывает. И теплые. Как летнее море, пронизанное солнцем. Честно-честно. Если подобраться поближе и внимательно всмотреться, то можно заметить вокруг зрачка мелкие желтые крапинки, которые ужасно похожи на яркие искры, будто множество узких солнечных лучиков заблудились, утонули в морской глубине. И я утонула вместе с ними. И совсем не хочу спасаться.

– Джен… – укоризненно протянул он.

Мне нравится, как он произносит мое имя. Дже-э-э-н… Прямо сразу все волоски на коже становятся дыбом. Мне вообще все в нем нравится, да так, что дух захватывает и внутри переворачивается. И эти глаза, и темные короткие ресницы, и густые, почти черные волосы. Они длинные, почти касаются плеч и вьются на кончиках. А одна непослушная прядка всегда падает на глаза. Я люблю ее убирать, как гребнем зачесывая растопыренной ладошкой ото лба к затылку. Волосы скользят между пальцев, жесткие, теплые, тяжелые…. Так приятно… И брови нравятся, и скулы, и щеки, и упрямый подбородок, и даже щетина на нем. Она так быстро отрастает и щекотно колется, когда мы целуемся.

– … Уже сто раз обсуждали это, – договорил он странно дрогнувшим голосом.

Да обсуждали. Но все равно я не понимаю, зачем обязательно расставаться?! Господи… Я ведь даже одного дня не представляю без него. А он хочет уехать на несколько месяцев. На заработки! Разве могут сравниться какие-то заработки с возможностью стоять вот так вот обнявшись… Прижиматься вплотную, ощущая всем своим телом от коленок до макушки его крепкое тело, вдыхать его запах, от которого мутится в голове и коленки становятся ватными…

Кольцо сильных теплых рук сомкнулось крепче, притиснуло еще ближе. Кожи за ухом коснулись горячие губы. По шее мгновенно посыпались мурашки, волосы на затылке встали дыбом. Я судорожно сглотнула, запрокинула голову и потянулась к этим безумно притягательным губам. И был поцелуй, одновременно нежный и требовательный, дразнящий и дурманящий. Поцелуй-искушение, поцелуй-обещание…

И мне стало абсолютно наплевать, что сейчас день, и в старом парке мы не одни, и даже в этот укромный уголок за тремя вековыми дубами в любой момент может кто-нибудь забрести. И увидеть нас. И донести папе. Пусть. Разве можно о чем-то думать, когда он так целуется, что кружится голова, по спине пробегает озноб и подкашиваются ноги… Когда так сладко вспыхивает в животе, что хочется, безумно хочется чего-то, что мне может дать только он…

Только он…

А его руки уже скользнули под топик, жадно гладят голую спину. И от этих прикосновений, от дерзкого танца языка, от настойчивости упругих губ по телу прокатываются волны дрожи и жара, сладко ноет внизу живота, а из груди рвутся томные стоны. И он ловит их своим ртом, пьянея, сходя с ума…

– Что ты со мною делаешь… – хрипло прошептал он, с усилием разорвав поцелуй. – Еще немного, и я б не смог остановиться…

– И не надо… – задыхаясь, пробормотала я, уткнувшись носом в его футболку. Под тонкой тканью поднималась и опускалась его грудь, тяжело бухало сердце. – Не надо… было… останавливаться…

– Нет, надо. Сначала встану на ноги…

– Потом встанешь… на свои ноги… – вяло перебила я. – Ты сейчас… главное, меня… не урони… А то мои ноги… меня точно… не держат…

– Помолчи, скво… – со смехом простонал он и уперся лбом в мою макушку. – Дай прийти в себя…

Ну, меня и так болтать не тянуло. Припухшие от поцелуев губы едва шевелились, все еще храня вкус его губ. Зато теперь и доносить никому ничего не придется. И так видно, чем я в парке занималась вместо того, чтобы готовиться к экзаменам. Разве что сказать, что мы с конспектами не сошлись во мнениях, и они треснули меня по губам?

– Ты же знаешь. И я знаю, – тихо заговорил он через какое-то время. – Крутой бизнесмен Тейлор Браун не допустит, чтобы его дочь вышла замуж за голодранца.

– Слушай… – осенило меня. – А давай убежим. И поженимся тайком. Нет, ну правда! Делают же так другие. А папа… Он всё поймёт. Он позлится, конечно, сначала… Но потом согласится…

– Нет! – отрезал Алекс. Так отрезал, что сразу стало ясно: моя идея ему решительно не нравится. – Во-первых, не соглашусь я. Я не вор, чтоб исподтишка… – он осекся, явно проглотив какое-то слово. Видимо, из тех, что в телепередачах заменяют на «пи-пи-пи». – …такое делать. Во-вторых, отец твой тоже не согласится, уж поверь мне. А поймет он только тогда, когда я докажу, что тоже чего-то стою.

Я сердито промолчала. Мужчины, одно слово. Они там в свои мужские игры играть будут, доказывать друг другу кто чего стоит. А я сиди и жди, пока наиграются. Одна. Неизвестно сколько времени. А жизнь, между прочим, не бесконечна. И не все в ней деньгами и успехом меряется.

– Лучше поцелуй меня! – надулась я. – Пока я окончательно не обиделась!

И мы целуемся. А солнечный ветер бродит по аллеям старого парка, шелестит в траве, играет листьями над головой…

***

Я выпрямилась и вытерла мокрые щеки. Что ж, та Дженни была права. Действительно, не все в жизни измеряется деньгами и успехом. Но, как выяснилось, очень многое. Родного дома у меня больше нет, и меня прежней нет. И Алекса больше нет. Есть чужой мужчина за стеной. Холодный делец, который будет делать со мной все, что захочет, целых десять дней. А я… Похоже, мне придется куда труднее, чем я думала.

Я добрела до кровати, свернулась калачиком, натянув на себя край покрывала, и сама не заметила, как провалилась в сон.

Кошмары не снились, но спала я ужасно беспокойно. И все равно умудрилась проспать. Когда я открыла глаза, часы показывали две минуты восьмого, а за дверью уже раздавались приближающиеся шаги.

Черт!

Я подскочила с кровати и тут же зашипела от боли. Грудь ныла так, что из глаз сами собой покатились слезы. Я оттянула один из кожаных ремешков и охнула: кожа под ним покраснела. И что теперь делать?

– Что происходит? – раздался от дверей строгий голос.

Ничего. Просто чье-то креативное платье натерло мне грудь.

– Я уже иду, – торопливо сказала я, отпуская ремешок и отворачиваясь.

Алекс в два шага оказался рядом и потребовал:

– А ну-ка покажи, что у тебя там.

Не говорить «нет»? Пожалуйста. Пусть смотрит, хоть засмотрится. Я попыталась стащить обмундирование Барби, но тут же сморщилась от боли. Алекс тоже оттянул ремешок.

– Идиотка, – припечатал он. – Платье нужно иногда и снимать. И уж точно не спать в нем. Жди меня здесь, – ледяным тоном скомандовал он и мгновенно исчез за дверью.

Сам идиот. Не ходить же мне совсем голой! А платье одно-единственное, хоть и сомнительных достоинств. Когда Алекс вернулся, я поняла, что и этого платья у меня больше нет. Он просто срезал его с меня. Ножницами. От удивления я даже забыла прикрыться.