— Разве не ты учишь меня проявлять сдержанность? —парировала я.

— Не всегда.

— Но в отношении некоторых вещей.

Я услышала подтекст в произнесенных мною же словах иудивилась, откуда он возник. Я уже давно смирилась с существованием множествапричин, по которым нельзя даже думать о Дмитрии в романтическом ключе. Время отвремени я как бы забывалась и в глубине души хотела, чтобы и с ним такоепроисходило. Было бы приятно почувствовать, что он все еще хочет меня. Сейчас яподумала, что вряд ли я до сих пор свожу его с ума. И эта мысль нагнала тоску.

— Конечно. — Всем своим видом он демонстрировал,что мы обсуждаем исключительно проблемы обучения. — Равновесие. Понимание,когда можно бежать вперед, а когда лучше постоять на месте.

Он в особенности подчеркнул последние слова. На мгновениенаши глаза встретились, и меня словно пробило электрическим током. Он понимал,о чем я говорила. Но, как всегда, игнорировал подтекст, оставаясь моимучителем. Вздохнув, я выбросила из головы мысли о нем и напомнила себе, чтовот-вот прикоснусь к оружию, о котором мечтала с детства. Тут же вернулисьвоспоминания о доме Бадика, где побывали стригои. Пора сосредоточиться.

Неуверенно, почти благоговейно я протянула руку и сомкнулапальцы на рукоятке. Металл оказался холодным, от соприкосновения с ним кожаощущала легкое покалывание. На рукоятке он был вытравлен для удобства, но,проведя пальцем по остальной части, я почувствовала, что поверхность гладкаякак стекло. Я взяла кол и поднесла поближе к себе, внимательно разглядывая ипривыкая к его тяжести. Беспокойная часть меня хотела развернуться и пронзитьодин манекен за другим, но я посмотрела на Дмитрия и спросила:

— Что я должна сделать сначала?

В характерной для него манере он еще раз повторил основы —то, как нужно держать кол и двигаться с ним. И потом наконец позволил мнеатаковать один манекен, и тут-то я и поняла, какие усилия потребуются в такойсхватке. Эволюция поступила очень умно, защитив сердце грудиной и ребрами.Дмитрий ни на мгновение не утратил терпения и усердия, старательно проводя менячерез все этапы и поправляя в самых мелких деталях.

— Всаживай его между ребрами и вверх, — объяснялон, глядя, как я пытаюсь просунуть кончик кола через щель в костях. — Такбудет легче, потому что ты окажешься ростом ниже большинства своих противников.Плюс можешь воткнуть кол под нижний край ребер.

По окончании занятия он забрал у меня кол и одобрительнокивнул.

— Хорошо. Очень хорошо.

Я удивленно посмотрела на него. Обычно он не склоненрасточать похвалы.

— Правда?

— Ты действовала так, словно тренировалась годами.

Когда мы покидали тренажерный зал, я не смогла сдержатьсчастливой улыбки. Уже у самой двери я заметила манекен с вьющимися рыжимиволосами. Внезапно все, что произошло сегодня на уроке Стэна, тяжело обрушилосьна меня. Я нахмурилась.

— Можно, в следующий раз я проткну вот этого?

Дмитрий надел пальто — длинное, коричневое, кожаное. Оноочень напоминало ковбойский пыльник, хотя он в жизни не признал бы этого. Онтайно восхищался Диким Западом. Я никогда не понимала этого, но, с другойстороны, его музыкальные предпочтения тоже казались мне странноватыми.

— Не думаю, что оно того стоит, — ответил он.

— Но все же лучше, чем если бы на его месте оказаласьона, — проворчала я, вешая рюкзак на плечо.

Мы покинули гимнастический зал.

— Насилие не решит твои проблемы, —глубокомысленно заявил он.

— Она — одна из этих проблем. И мне казалось, весьсмысл моего обучения в том, что насилие и есть решение.

— Только по отношению к тем, кто сам так поступает стобой. Твоя мать не нападает на тебя. Вы с ней просто слишком похожи, вот ивсе.

Я остановилась.

— Я ничуть не похожа на нее! В смысле… ну у насодинаковые глаза. Но я гораздо выше. И волосы у меня совсем другие.

Я дернула себя за «конский хвост», просто на тот случай,если он забыл, что у меня густые, почти черные волосы, а у матери темно-рыжиекудри.

Его как будто забавляла беседа, но взгляд оставался твердым.

— Я говорю не о внешности, и ты понимаешь меня.

Я отвернулась, избегая его взгляда. Меня потянуло к Дмитриюпочти сразу же, как мы впервые встретились, — и не потому, что он хорош,нет. Я почувствовала, он понимает во мне нечто такое, чего я не понимаю сама, аиногда сама была уверена, что понимаю в нем то, чего он не понимает сам.Единственная проблема — он имел досадную склонность указывать на то, что я нехотела видеть.

— Думаешь, я завидую и ревную?

— Ты? — переспросил он; терпеть не могу, когда онотвечает вопросом на вопрос— Если да, то чему точно ты завидуешь?

Я посмотрела на него.

— Не знаю. Может, завидую ее репутации. Может, ревную,потому что она уделяет своей репутации гораздо больше времени, чем мне. Незнаю.

— По-твоему, она не совершила ничего выдающегося? В томделе, о котором рассказывала?

— Да. Нет. Не знаю. Это просто… словно она хвасталась.Ради славы. — Я состроила гримасу. — Ради знаков отличия.

Знаки молнии — татуировка, которой вознаграждается страж,убивший стригоя. Каждый такой знак выглядит словно крошечные, перекрещивающиесяв форме буквы «X» молнии. Они наносятся на шее сзади и являются показателемопыта.

— По-твоему, встретиться лицом к лицу со стригоямистоит нескольких знаков? Я думал, увиденное в доме Бадика чему-то научило тебя.

Я почувствовала себя ужасно глупо.

— Я совсем не то…

— Ага.

Я остановилась.

— Что?

До сих пор мы шли в сторону моего корпуса, но сейчас онкивнул в противоположном направлении.

— Я хочу показать тебе кое-что.

— Что?

— Не все знаки — символы славы.

Я понятия не имела, о чем Дмитрий толкует, но послушно пошлаза ним. К моему удивлению, он вывел меня за пределы кампуса, в лес. Академиипринадлежит много земель, и далеко не все они используются в целях обучения. Мынаходились в отдаленном районе Монтаны, и временами казалось, будто школа едвасдерживает наступление дикой природы. Мы шли по глубокому, нетронутому снегу,хрустящему под ногами. Несколько птиц порхали вокруг, пением приветствуявосходящее солнце, но в основном нас окружали лишь высокие, покрытые снегомвечнозеленые деревья. Не отставать от Дмитрия было нелегко, в особенности сучетом глубокого снега вокруг. Вскоре, я увидела впереди что-то темное, похожездание.