– Это про мёртвую свадьбу, что ли? – заторопился за приятелем Толик.

– Ну да. Что она на самом деле была.

– Конечно, была! – Велосипеды поравнялись. – Когда поляки…

Игорёк свернул в свой проулок.

– Нет, лет пятьдесят назад, – крикнул он. – Ты у матери спроси, тёти Любы.

Толик остановился, посмотрел по сторонам. Удивительно, но село как-то разом обезлюдело. На улице никого. Собак не слышно. Коровы пропали. Толика опять пробрал озноб. Он заторопился, надо было забрать грибы.

От воды тянуло холодом. По воде полз туман. Вдалеке ухнуло, а потом вдруг отозвалось совсем рядом, за ближайшими камнями.

Накрыл испуг. Невозможный, а поэтому неожиданный. Всё Толик знал в родном селе, каждый камешек, каждую волну в Онеге. Но сейчас вдруг понял, что есть что-то, ему не знакомое, тёмное и страшное. Словно сама местность изменилась. Перевернулась в один момент и разом дохнула могильным холодом.

Толик схватил кулёк с грибами и, срываясь с педалей, заторопился домой.

В Онеге громко плеснуло. Толик заспешил в первый же проулок, только бы поскорее уйти от воды, от её холода, от её тайн.

На следующий день сиверик продолжал злиться, гоня плотный строй облаков по небу. Дождь больше не шёл, но теплее не стало. Наоборот, порывы ветра несли зиму. Недалеко было и до снега. А что снег? Снег дело привычное. Выпадет да растает.

Толик поправил на голове шапку и глянул на пустую улицу. Сегодня ветер снова всех посдувал по домам. Даже коровы куда-то пропали, как будто они дружно устроили забастовку и отказались выходить пастись. Под мышкой Толик держал свёрток с костюмом.

Нашёлся он неожиданно. Мать обнаружила его на заднем крыльце, решила, что это посылка от Наташи, выстирала, высушила и даже пришила на разорванный ворот новую тесьму, скрадывая шов.

Толик долго смотрел на разложенные шаровары и косоворотку. Первым желанием было, конечно же, выбросить и поскорее обо всём этом забыть. Побесились городские, и будет. Может, сегодня успокоятся. А им к празднику готовиться. Регата на носу.

Вчерашний испуг скрёб душу. Что его так напугало в Онеге? Почему никто ничего не объясняет? И ведь есть ощущение, что все всё знают. Но единственное, что они готовы сделать – это спрятаться. Вот и матери он ничего не сказал. Испугался. Могло в ответ и портновской линейкой прилететь. А она тяжёлая. Деревянная.

Толик прошёл мимо закрытого ДК, подумал было заглянуть к Коляну, но свернул к Ритке. Ещё за несколько дворов услышал крик: мелкая демонстрировала силу лёгких.

Окна избы были распахнуты, в них было видно, как Ритка гоняет туда-сюда на длину руки коляску. Толик подошёл с улицы, встал на приступок, пристроил локти на подоконник. Ритка наградила его своим самым свирепым взглядом. Лицо серое, глаза горят, брови вбуравливаются в переносицу, рыжие волосы стоят торчком – выспаться ей не дали.

– Говорят, новенькие опять топились? – спросила Ритка, перекрикивая ор из коляски.

– Откуда знаешь? – кивнул Толик.

– Да мои на дальние поля ушли за грибами. К ним дядя Толя зашёл утром, рассказал. Игорька дома заперли.

– Если бы не мы, точно утопла бы, – важно произнёс Толик.

– Ненормальная, – Ритка погрозила коляске кулаком, но младенец не внял предупреждениям и ушёл на очередной круг плача. – Папка считает, что это она местных историй наслушалась.

– Каких историй? – насторожился Толик. Вчера у матери он, конечно, ничего не спрашивал. Не хватало ещё подзатыльник огрести за чужие байки.

– А про бабу Свету-то не слышал? – удивилась Ритка.

Толик отрицательно замотал головой.

– Да ладно! – не поверила Ритка. – Она почему одна-то? Потому что жениха своего утопила.

– Чего? – протянул Толик. – Как это утопила?

– Ну вот так. Сначала он был её жених, а потом другую в жёны взять захотел. Баба Света решила эту невесту извести, заговор соорудила. А умер жених.

Толик вспомнил неприятный сон, и по спине у него пробежали мурашки. Там тоже была свадьба. И тоже был утопленник.

– И чего? – буркнул он.

– И ничего, – с яростью отозвалась Ритка. – С тех пор баба Света и живёт одна. Границу стережёт.

– Что делает? – поперхнулся воздухом Толик.

– Смотрит, чтобы никто не утоп больше.

Толик покивал. Бред приобретал объём и масштаб. Ритка очень давно не высыпалась.

– Ага, не утоп, – осторожно начал Толик. – А чего Иринка тогда всё норовит башкой в озеро упасть?

Ритка остановила бешеное движение коляски, подумала:

– Я тебе и говорю, проклятие на них!

В секунду перерыва мелкая вдруг перестала орать и закряхтела. От наступившей тишины немного зазвенело в ушах. Не заметив, что сестра почти уснула, Ритка вновь толкнула ручку и убеждённо произнесла:

– На всём роде. И чтобы проклятие снять, надо жениха со дна достать. Вот Ирка и ныряет. Пока она с ним не соединится, демоны не успокоятся.

Толик поправил сползающую на макушку шапку. Объяснение было вполне логичным, но глупым. Потому что в их деревне сроду не было никаких демонов. И не топился никто. И про бабу Свету – враньё.

– А уехать? – предложил он выход. Если бы Толик в чужой деревне попал в такую историю, он так бы и сделал.

Ритка перекинула косу на спину и заглянула под розовый козырёк. Кряхтение усилилось. Ритка сделала страшные глаза и сообщила ещё пытающейся сопротивляться сну сестре:

– Да куда они поедут, если одна из них с кровати встать не может. Это так проклятие действует. Стоит ей на берег Онеги выйти, всё – пропала.

– Вчера нормально бегала, – вспомнил Толик.

– Сонька недавно приходила, говорит, видела она новеньких. Одна лежит, другая рядом сидит, за голову хватается.

Ритка показала, как сидит Маринка. Вышло монументально. Брошенная коляска доехала до стены, врезалась в неё и покатила обратно.

– И ты во всё это веришь? – спросил Толик.

– Нет.

Ритка выставила руку, ловя коляску. Мелкая вздохнула и затихла. Ритка разом вся как опустилась: руки упали вдоль тела, плечи обвисли, даже голова будто вошла в шею.

– Может, они там в столице все такие упыри, – тяжело произнесла она. – Утром в Москва-реке не утонул, в школу не пустят.

Ритка зевнула. Толик смотрел во все глаза.

– Я спать. А ты?

Он очень хотел рассказать о вчерашнем чувстве. Что его напугала родная Онега, родное село. Что, может, Ритка и права – баба Света что-то охраняла, пока была одна. Нарушили её одиночество, и всё, охрану сняла, и теперь всем угрожает опасность. Выход один: выгнать новеньких, сделать всё так, как было раньше.