Толик наклонился. Навстречу ему со дна стал подниматься кто-то страшный и светло-лохматый. Толик испуганно качнулся, но устоял на ногах. И только тогда рассмотрел, что это всего-навсего его отражение. Плюхнул грязными ладонями по воде, прогоняя морок, сполоснул лицо. Брызнул водой. Онега была пустынна. Не было тут никого. Совсем никого не было.

– Так ты палкой хотела утопленника отогнать? – догадался вдруг Толик.

– Не отогнать, а убить. – Маринка заворочалась, холод всё же заставил её шевелиться. – Мне один способ подсказали. Говорили, верный.

– Вот куроёка!

Толик встряхнул мокрые руки и тут же остановил себя, стал вытирать о штаны. Каждый раз, когда он отряхивал руки после мытья, мать твердила, что этим он удачу от себя отводит. Ну и ещё, что цыпки появляются.

– Как будто он палки испугается! – заговорил он, прогоняя мысли о собственной неудаче. Потому что мать ведь точно не похвалит, когда он опять заявится в мокрых штанах. Вчера не заметила, но сегодняшнее купание точно мимо не пройдёт. – Это заговор нужен и жертва.

Маринка глянула на него очень нехорошим взглядом. Таким взглядом посылают на расстрел или советуют прямо сейчас пойти и прыгнуть с конька крыши башкой о землю.

– И ты знаешь, как его прогнать? – тихо спросила она.

– Да нет там ничего, – смутился Толик. Это было не его дело, права мать, оно его не касалось. И лезть не надо. – Показалось тебе. И сестре показалось. Дома сидите. Хватит.

– Провалилась бы ваша деревня… – зло начала Маринка. Не договорила. Побежала, мелко переставляя ноги, к домам, свернула не на свою улицу, споткнулась и скрылась.

«Село», – мысленно поправил Толик и вдруг вспомнил, что во всей этой истории непонятно, куда исчезла Сонька. Всё-таки Игорёк лодку давал не новенькой, а ей. Но в итоге справляться с незнакомым предметом осталась одна Маринка.

Заколдовали всех тут, не иначе. Как по-другому объяснить, что Григорьев отдал девчонкам самое ценное, что у него было, – лодку. Он её к регате готовил, проверил всю, вёсла выправил. И вдруг – нате, возьмите покататься под дождичком. А Сонька о чём думала? И кто теперь эту лодку будет отгонять к сараям?

Холод добивал. Толик вспомнил, что у Маринки осталась его куртка. Что без неё он теперь на улицу не сможет выйти. Но про улицу сейчас думать не хотелось, хотелось скорее домой. Он остановил мелких пацанов и попросил занести щуку Наташе в клуб. К Наташе пацаны бежать не хотели, потому что культорганизатор всегда находила для подвернувшихся под руку людей дела. Они сразу стали канючить, что им надо в магазин, что потом в другую сторону, но Толику было некогда их уговаривать, от холода он начал уже выстукивать зубами ту самую кадриль, что совсем скоро собирались танцевать на празднике. Он пригрозил пацанам, что в будущем посиделок с рыбалкой и костром им не видать, и они рванули выполнять задание.

Освободившись, Толик побрёл домой.

Увидев его, мать встала из-за машинки. Пошарила по столу, нащупала кусок ткани и швырнула. Ткань развернулась, прочертив длинную цветную дорожку. Крикнула:

– Ты где был?

– Ну, так… – начал Толик, стаскивая свитер, от холода его трясло, руки не слушались. – Рыбу ловил. Наташа попросила на рыбник.

– Рыбу? – Мать метнула катушку. Толик загородился свитером.

– Я и нам поймал! Можно уху сделать.

– Уху?

Мать взяла со стола длинную портновскую линейку. Деревянную. Тяжёлую. С железками на кончиках. Толик присел, закрывая голову.

– Руками ловил?

– Так там эта ненормальная на лодке перевернулась. Духов отгоняла и кувыркнулась.

Толик не удержался на корточках и бухнулся на пол.

– Что мне было, её тонуть оставить? – севшим голосом пробормотал он.

– Я кому сказала, близко к ним не подходить? Я кого убить обещала?

И мать приступила к выполнению обещания. Толик пометался по дому, уворачиваясь от летящих в него ботинок и подушек. Потом мать отхлестала его полотенцем, велела раздеваться догола.

– Пойду баню топить! – сказала она и принялась искать на вешалке куртку.

У матери было сосредоточенное и очень деловое лицо. Она ничему не удивлялась. Удивлялся тут один человек – Толик. Он и задал вопрос:

– А ты знаешь этого утопленника?

– Чего? – мать опустила руки – куртки на вешалке не было. В сенях оставила, наверное.

– Все говорят, что ты знаешь, – обиженно вскрикнул Толик. Он хотел ещё сказать, кто конкретно советовал обратиться к ней за информацией, но из головы начисто вылетело, кто ему это говорил.

Мать развернулась, и Толик вдруг заметил, что под вешалкой не только безобидные веник с совком стоят, но и очень тяжёлый колун. Неделю назад принёс, а потом забыл к поленнице отнести. За свою забывчивость сейчас и пострадает.

– А ещё заговор какой-нибудь нужен. От утопленника, – добавил он уже не так уверенно. – Это для внучек бабы Светы. Они его видели, теперь боятся.

– Вот кто несёт такую чушь, у того и спрашивай, – мрачно произнесла мать. – Тащишь в дом всякий мусор. Не маленький вроде. А твоя баба Света и сама в заговорах сильна. Что же они к ней не обратились?

Она постучала по притолоке, быстро что-то пробормотав. Плюнула через левое плечо, толкнула дверь.

– А чего тогда все говорят? – крикнул Толик. – И Игорька дома заперли.

Мать быстро шагнула обратно.

– Говорят, что кур доя́т. А ты не слушай. Правильно заперли! Сам сиди дома, никакие заговоры не понадобятся. А девчонки эти сами виноваты, нечего на берег шастать. Погода не для прогулок. Переодевайся в сухое и чисть рыбу. Стены родные защищают, чужие языки только удачу уводят.

Дверь хлопнула.

Из всего сказанного Толик понял одно: мать что-то знает, но говорить не будет. И если мать знает, то всё, что рассказывают ребята, правда. Есть в селе легенда, утопленник был на самом деле, и в этой истории есть место его семье. Но можно ли от всего этого избавиться, он так и не узнал.

Толик переоделся, побродил по дому. Потрогал портняжные принадлежности, переставил с места на место коробочки с иголками. Посмотрел в окно. Покрутил в руке телефон. На нём не было ни одного пропущенного звонка. Все затаились. Все были сами по себе.

На кухне он доел блины. Запил холодной водой, делать чай было лень. Зачесался нос. Потянулся. Уронил нож. Вздрогнул. Нож с чёрной ручкой чуть покачивался у его ноги. Медленно поднял мысок, наступил.

Уронить нож – это к гостям. Незваным. Толик усмехнулся. Пнул нож. Он завертелся на полу, тонко звякнуло лезвие.