Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее я, из уважения к его дяде, передал эмиру Арслану половину имущества эмира Яхмака, чтобы ему было на что прожить. И опять же, желая преподать эмиру Арслану урок подлинного величия и благородства, достигнув вершин власти и величия, я не стал претендовать на имущество и жизнь этого человека. Позже, он прислал мне своё послание, в котором говорил: «Аллах принимает покаяние грешных рабов своих, и ты, олицетворяющий мощь Аллаха на земле, прими же мое раскаяние!»
Я ответил, что принимаю его раскаяние, добавив, что даже если бы он и не покаялся, я бы не стал его преследовать, и что, тем не менее не могу забыть его оскорбительные выражения, когда он в присутствии воинов и их старших обозвал меня дерзким и нахальным мальчишкой, так как рана, нанесенная саблей заживет, а ту, что нанесли злым словом — никогда не исцелить.
Эй тот, кто впоследствии будет читать эти строки, знай, что с ранней молодости меня интересовала религия и я никогда не пропускал времени намаза, такое могло случиться разве что лишь тогда, когда я находился на поле битвы.
Никогда не осквернял я уста свои вином, не играл в азартные игры, и в течение всей жизни питал глубокое уважение к представителям духовенства, вследствие этого меня всегда сопровождала группа из духовных лиц и я всегда советовался с ними в вопросах религии, как если бы я сам был духовным лицом, обладающим правом на издание фетвы и обеспечивающим должное исполнение шариатских законов. На советах, с участием улемов (богословов), всякий раз когда делались ссылки на те или иные аяты Корана, я тут же наизусть цитировал их. Мое знание Корана наизусть превосходило знание некоторых улемов, знал я его наизусть, так же, как и обстоятельства ниспослания (шаън-е нузул) каждого из аятов.
Когда я достиг Хиндустана, некий индийский брахман, то есть из тамошних священнослужителей, спросил меня: «Если ты мусульманин, зачем же ты истреблял иранцев в таком огромном количестве, ведь они также являются мусульманами?». Я ответил: «Аллах сказал в Коране, что всякий, кто примет веру ислама, но потом станет еретиком, поступает хуже язычника, и его необходимо уничтожить, потому я и поступаю так согласно веления Аллаха».
(Пояснение: Конечно же уважаемые читатели понимают, что хочет сказать этим Тимурленг — он считал иранцев, являющихся последователями шиизма, еретиками. Конечно же, подобная точка зрения является заблуждением. — Переводчик.)
Придя к власти, я повелел, чтобы из деревянных частей изготовили для меня мечеть, которую можно было бы собирать и разбирать. Группа искусных плотников и столяров изготовила эту мечеть и я повелел окрасить ее в два цвета — красный и голубой, поскольку голубой цвет символизирует могущество Бога во Вселенной, а красный — могущество человека на земле. У моей мечети было так же и два минарета. Один был голубого цвета, а другой — красного, и двадцать арб перевозили многочисленные части моей походной мечети, а там где не могла пройти арба, многочисленные части моей мечети погружались на четыреста лошадей или мулов. Дойдя до очередной стоянки, я повелевал собрать ту мечеть, муэззин взбирался на минарет и пел азан и я совершал намаз в своей мечети. Сегодня, когда я пишу о событиях моей жизни, я намерен выступить походом на Китай; покорить его и преобразовать языческие храмы Китая в мечети. Сейчас я убежден, что люди, воевавшие под моим началом и павшие в битвах, удостоены звания мучеников, павших за истинную веру, равно как и те из соратников нашего пророка, что гибли в свое время, находясь рядом с ним и отстаивая идеи ислама, потому что я боролся за расширение сфер влияния этой религии и мои павшие соратники по праву считаются мужами, отдавшими свои жизни за это правое дело.
***
Поводом для дальнейшего расширения моей власти и приобретения могущества правителя всех земель Мавераннахра явилась всего лишь охотничья забава.
Осенью 757 года хиджры я, которому исполнился всего лишь 21 год, отправил небольшой отряд своих воинов, чтобы они, устроив облаву, гнали диких степных животных мне навстречу. Сам же я с группой из военачальников отправился в местность к северо-западу от Самарканда, так как знал, что дичь, спасающаяся бегством от загонщиков, проскачет именно по этой местности.
Я не знал, что место это населено людьми племени «курултай». Когда мы достигли той местности и приступили к охоте, вдруг появились предстваители этого племени и стали препятствовать нам в охоте, говоря, что мы не имеем права охотиться в тех местах. На мой вопрос, почему это мы не вправе там охотиться, представители племени ответили — потому что эти земли принадлежат им. Я огляделся вокруг в надежде увидеть какие-либо знаки, свидетельствующие о принадлежности им этой земли, однако ничего подобного не увидел — ни населения, ни дерева.
Я сказал им: «Если эта земля ваша, укажите на признаки, свидетельствующие об этом. Если бы вы здесь занимались земледелием, сажали деревья, либо построили дома, я бы принял и согласился бы с тем, что это ваша земля, однако здесь я не вижу ничего, что можно было бы счесть доказательством вашего права на владение ею. А потому, — это степь, у нее нет хозяина, а всякая степь, что не имеет хозяина — принадлежит всем».. Я так же добавил; «Здесь не видать даже какого-либо вашего шатра, чтобы можно было утверждать о том, что вы здесь живете, что здесь находится ваше поселение, поэтому не может быть и речи о ваших претензиях на владение этой землей».. Они не приняли моих возражений и продолжали утверждать, что мол это их земля и никто посторонний не имеет права на ней охотиться и всякий, кто это сделает, будет убит, а если хочет жить — пусть платит возмещение за подобное нарушение их прав. Нас на той охоте было семеро, а их — более пятидесяти. Вдалеке виднелись наши загонщики, но в тот момент они не успели бы достаточно быстро присоединиться к нам.
Шесть военачальников, что были со мной, в значительной мере полагались на меня, знали, что я бесстрашен и в нужный момент атакую эту толпу. Но я не хотел, чтобы наш спор перерос в схватку и думал; а что если они правы; и хотя не видел малейших признаков их права на
