громадная кухня, выходящая окнами на мокрую от дождя террасу, дверь открыта нараспашку, и свежий прохладный воздух, наполненный ароматом смоченной дождем зелени, проникает внутрь.

– Она там лежит, – произносит девушка и переходит в комнату поменьше, без окон, с потертой кожаной мебелью и большим телевизором. – В нашем девичьем гроте. Она еще спит.

На двуспальной кровати лежит моя сестренка в розовой пижамке, вжавшись личиком в подушку, раскинув ручки и ножки как бы крестиком, что-то внутри меня щелкает, и, сколь бы ни было странно ложиться в чужую постель, я заползаю на мягкий матрас, прижимаюсь лицом к ее животику, вдыхаю исходящий от Снуфсика аромат кислого молочка и отрыжки, который смешивается с запахом свежей пижамы, время застопоривается и замирает.

– Ей было хорошо. Сначала поплакала немножко, но отлично поела, поспала и все такое. – Девушка зевает. – Хотя, конечно, они не особо забавные в самом начале. Едят, какают и спят. Большого желания не возникает своего заводить.

– Тебе он поэтому оказался не нужен?

– Кто?

– Папа.

Она морщит лоб, раздумывая над вопросом, а мне едва верится, что я действительно об этом спросила.

– Да не. А может, и да. По совокупности причин. Да и вообще-то я ему, пожалуй, тоже не нужна.

Проходит несколько секунд, кажется, она размышляет над чем-то. Я по-прежнему трусь щекой о розовую пижамку и вдыхаю ароматы.

– Если уж мы с тобой говорим начистоту, то кто мне был нужен, так это ты, – произносит она с расстановкой. – Я видела ваши с Заком фотографии, и мне хотелось, чтобы вы были моими. Хотелось печь булочки, красить пасхальные яйца. Отвозить и забирать. Ходить вместе по магазинам. Это было бы идеально. Стать твоей бонусной мамой. Мне бы это очень понравилось.

Я киваю:

– Мне, наверное, тоже. Ну то есть то же самое, но наоборот.

– Может, спишемся еще?

– Не думаю, что маме это понравится. Но да, конечно. Как-нибудь. – Я встаю с кровати и вытаскиваю из кармана солнечные очки: – Можешь взять себе. В благодарность за то, что позаботилась о моей сестренке.

Она улыбается:

– «Ивана Хельсинки». У меня такие уже есть.

– Знаю. Я их поэтому и узнала.

Я возвращаюсь к собаке. Легонько целую ее в нос, беру поводок и вручаю Мелиссе:

– Ее я тоже тебе отдаю, она очень хорошая. Порода бернский зенненхунд. Я все равно не могу взять ее с собой.

Она сонно улыбается:

– Такая миленькая. А как ее зовут?

Я пожимаю плечами:

– Придумай что-нибудь.

Мы прощаемся, и я беру Бекку на руки. Она тихонько вздыхает у меня на плече, я ощущаю сладкий аромат дремы и молочной смеси в ее дыхании.

– Ну, поехали, – шепчу я и, прихватив красную сумку-органайзер, выхожу через кухню к входной двери. Слышу, как Мелисса, направляясь на террасу, щебечет, снимая на видео себя с собакой: «Теперь мы с Булочкой отправляемся на прогулку по крыше; смотри, Булочка, тут растут шиповник, лимон, манго, чего тут только нет, можешь пописать, если хочешь, цветочкам это, наверное, только на пользу».

– Ну, поехали.

* * *

«Как будто даже слишком все просто», – думаю я, проезжая по лужам, – баррикады разобрали, но многие окна до сих пор стоят разбитые или заколоченные досками.

«Никто не поверит, что все разрешилось само собой вот так просто».

Сейчас утро, я везу маму и брата с сестрой по шоссе, мимо остовов машин, блестящих после дождя, мимо сожженной бензоколонки и исписанного граффити «Макдоналдса», дорога впереди пустая, мы катимся на последних каплях бензина, и если спросите меня, правдивая ли это история или я все выдумала, наврала и это все безумные фантазии, просто прокрутите ленту новостей у себя в телефоне и подумайте, насколько реалистичным кажется все, что творится в мире.

В голове у меня туман, я устала вести грузовик, солнце светит прямо в лицо, и мне приходит в голову, что «если вы скажете, что все это звучит неправдоподобно, я попрошу вас выглянуть в окно и описать, что вы там видите».

Бекка хнычет у мамы на руках, Зак сидит, прислонившись лбом к окну, и смотрит на пролетающий за окошком пейзаж, в руках у него стеклянная баночка с зубом и монеткой – сокровища утраченного мира.

«Если скажете мне, что не верите такому счастливому концу, я отвечу, что конец этот не счастливый, да это и не конец вовсе.

Нет ведь никакого конца. Даже если я закончу рассказывать эту свою историю, она все равно продолжится.

Никогда не верьте, что все кончилось. Никогда не верьте, что вернулись домой.

Никто из вас не вернется домой».

* * *

– Знаешь, что хуже всего на свете? – спрашивает блондин в деловом костюме, рассеянно рассматривая ценник на темном костюме.

Его приятель мотает головой.

– Переесть.

В бутике беспошлинной торговли длинным рядом висят рубашки, в основном белые и светло-голубые, есть немного костюмов и, разумеется, самых обычных джинсов и кофт, в основном с v-образным воротом и в «школьном» стиле преппи, который мне не слишком-то нравится. Есть там и несколько летних платьев, майки, шорты и нижнее белье. Ничего на Бекку, но Мелисса доверху набила сумку-органайзер чистой новой одежкой.

– Мы с Ханной и детьми были на Мидсоммар в Тоскане. Ужинали там в одном итальянском ресторане, все такое обалденно вкусное. Красное вино, паста, морепродукты, антрекот и прочее.

Блондин произносит это слово как типичный вульгарный представитель шведского высшего общества – энтреко-о-о, и мне приходится подавить возникший порыв поправить его, перестань, это все папины штучки, это не мое.

– А потом приносят тирамису, и ты пробуешь ОДНУ несчастную ложечку, а потом просто буэ-э-э-э-э-э-э. Это умопомраааачительно вкусно. Но в меня уже не лезет.

Я складываю стопкой трусы, носки, футболки, несколько пар джинсов, кофточки и рубашки с коротким рукавом – вполне достаточно одежды, чтобы «продержаться несколько дней на плаву», как выразилась мама.

– На следующей неделе все то же самое, – продолжает парень в деловом костюме. – Мы с Ханной полетели в Сидней на свадьбу ее подруги. За день до этого. Самое роскошное барбекю, на каком я когда-либо бывал. Цыплята, колбаски, каре ягненка. – Он трясет головой и с чувством возводит глаза на приятеля, у которого вид немного отсутствующий: стоит и пялится на рассказчика. – Потом в прошлые выходные мы были у Хенрика и Лизы на празднике раков в Юрсхольме[147]. Попытались держаться, но там было столько всего вкусного: разные салаты и намазки, паи и сыры к каждому блюду, и хотелось ведь все попробовать, а потом еще шоколадный торт, и к концу я чувствовал, что меня сейчас просто вырвет.

Я иду к кассе. Болван в костюме стоит в очереди передо мной, он