доклада поработала чья-то поднаторевшая рука. Как уже говорилось, рукописный экземпляр доклада не сохранился, но и сам автор вряд ли мог быть против, т. к. внес их слово в слово в новое издание книги.

190

Здесь Виппер для объяснения ситуации в разных концах Европы использовал любимый геополитический аргумент. Именно этот подход был успешно применен в первом издании книги «Иван Грозный» и в некоторых учебниках. Разумеется, Виппер не сообщает об очередном бегстве царя из Москвы и из войск при получении известий о приближении татарской опасности. Именно по такому случаю Курбский назвал царя «бегуном-хоронягою».

191

Штаден не преувеличивал в глазах соотечественников богатства Московии, особенно по части «сокровищ». Вряд ли он мог видеть их собственными глазами или иметь достоверную информацию. Он, конечно, питался слухами и собственными догадками, наблюдая частые выходы царя и ближних бояр на молебны и по другим торжественным случаям. Бывал он и на приемах в Кремле в качестве переводчика. Видимо, посещения дворца и эти процессии действительно производили сильное впечатление на некогда нищего вестфальского дворянина. Подробно описывая деревянную Москву глазами очевидца, город с редкими каменными постройками и укреплениями (первое каменное строение, митрополичий собор, было заложено в 1326 г., но за время правления Грозного построили 40 каменных церквей и 60 монастырей), Штаден продолжает: «Палата великого князя была деревянной постройки… Здесь от перехода в середине было четырехугольное крыльцо… через это крыльцо в большие праздники проходил обычно великий князь в своем одеянии в сопровождении многочисленных князей и бояр в бриллиантах и золоте… Великий князь держал в руке прекрасный драгоценный посох с тремя огромными драгоценными камнями. Все князья и бояре также держали в руках по посоху; по этим посохам отличали правителей… Теперь с великим князем ходят новодельные господа, которые должны бы быть холопами… тем – прежним (Штаден Генрих. Записки немца-опричника. С. 61–62). Свою казну царь чаще всего прятал в Вологде, за 500 миль от татарских набегов. Он сам однажды прятался не только там, но еще дальше от Москвы, в им же разгромленном Новгороде. (Штаден. Указ. соч. С. 72). Зимин, опираясь на Новгородский летописец, так описывает богатство царя, которое вслед за ним привезли на 450 возах в Новгород в начале февраля 1571 г.: «Приблизительное представление о ценности последней дает следующий расчет, считая по обычной норме 20 пудов на подводу (можно предположить, что) казна весила 9 тыс. пудов. В это время из фунта серебра чеканили по 3 руб. Таким образом, привезенную в феврале казну, не считая той, которая была привезена раньше, можно оценить минимально в 10 млн рублей» (Зимин. Указ. соч. С. 194). Несколько таких царских «схронов» было разбросано по нескольким городам уже обширной страны. По свидетельству другого осведомленного очевидца, Джерома Горсея (английский торговец и дипломат), царь «с давнего времени имея мысль сделать Англию своим убежищем в случае необходимости, построил множество судов, барок и лодок у Вологды, куда свез свои самые большие богатства, чтобы, когда пробьет час, погрузиться на эти суда и спуститься вниз по Двине, направляясь в Англию, а в случае необходимости – на английских кораблях» (Джером Горсей. Записки о России XVI–XVII вв. М.: Изд. МГУ, 1990. С. 63. См. также С. 59).

Не только жадный конквистадор Штаден, но почти все заслуживающие доверия свидетели грозненской эпохи отмечают, что опричный царь был сказочно, несметно богат, даже несмотря на разорительную многолетнюю Ливонскую войну, пожары, набеги татар, неурожайные голодные годы. Так, не любимый Виппером «либерал» Флетчер и его приятель Горсей единодушно считали, что опричнина была придумана исключительно как инструмент грабежа и защиты от гнева собственного населения, нещадно терроризируемого и разоряемого. Вернувшись в Англию, Горсей вспоминал: «Обирая своих купцов, он обменивал взятые у них товары у иностранцев на одежду, шитую золотом, талеры, жемчуг, драгоценные камни и т. п., все это он постепенно присоединял к своему богатству, не платя ничего или почти ничего и получая огромные суммы от городов, монастырей, истощая их богатства высокими налогами и пошлинами. Все это разбудило против него такую ненависть, что, видя это, он размышлял, как обезопасить себя и свои владения. С намерением уничтожить все обязательства, принятые им на корону, он учредил разделение своих городов, приказов (offices) и подданных, назвав одну часть опричное (oprisnoie), другую – земское (zemscoie)…» После этого, сообщает Горсей, Грозный формально короновал на московский престол крещенного татарского царевича, но из своего дома (не кровного родственника) Симеона Бекбулатовича (см.: Зимин А.А. В канун грозных потрясений. С. 26), который также формально брал на себя все государственные дела, а с ними долги и обязательства. Новый «царь», конечно же, был нелегитимен, и его гротескное появление на исторической сцене всегда вызывало удивление историков (и в этом Виппер прав) и связывалось с абсурдистскими играми нездоровой натуры царя или с желанием занять польский престол. Но Горсей, с моей точки зрения, предложил более логичное объяснение: «Такой поворот дела и все изменения могли дать… царю возможность отвергнуть все долги, сделанные за его царствование: патентные письма, пожалования городам, монастырям – все аннулировалось. Его духовенство, знать и простое сословие (commons) должны были теперь идти к Ивану Васильевичу с прошением смилостивиться и вновь принять венец и управление; он согласился на многочисленных условиях и достоверных договорах, подтвержденных указом парламента (by act of Parliament), с торжественным посвящением его вновь на царство. Чтобы его умилостивить, все подданные любого положения изыскивали средства на дары и подношения ему, это принесло ему огромное богатство. Он был освобожден ото всех старых долгов и всех прошлых обязательств». (Горсей. Указ. соч. С. 59–60; см. также: Зимин А.А. В канун грозных потрясений. Предпосылки первой крестьянской войны в России. М., 1986. С. 35–43).

Несмотря на то что автор сблизил отстоящие во времени события, их логику и смысл проследил верно. Думаю, что Горсей и Флетчер наиболее точно указали причину введения опричнины, ее цель и эволюцию. Первоначально это было сугубо фискальное мероприятие, московской формой унаследованного татарского баскачества, орудием абсолютизма, укореняющегося по типу восточной деспотии, ставящего цель подорвать материальную базу и связанную с ней относительную свободу крупных и мелких феодалов, церкви и других, даже малоимущих слоев. Опричные отряды вели себя по велению царя примерно так, как действовали в ранний период татаро-монгольского владычества золотордынские сборщики дани (баскаки). С моей точки зрения, царь, после завоевания Казани и Астрахани, стал подражать татарским властителям, с той только разницей, что рассматривал всю подвластную, а не только завоеванную территорию как единоличное владение, а все население, независимо от вероисповедания,