179

Цитируя эту часть записки, Виппер использует ее как иллюстрацию особой жестокости хитрого, коварного и нечестного наемника, не раскрывая того, по чьему попустительству он появился у дома «княгини» и оказался в нем в качестве насильника и убийцы. Перед тем как рассказать о своих «подвигах» в девичьей, Штаден сообщает о том, как однажды у церкви, когда его люди «устремились вовнутрь и начали грабить, забирали иконы и тому подобные глупости», он, их командир, помог шестерым всадникам (ими оказались опричники) отбиться от толпы местных жителей в 300 человек, наконец-то возмутившихся произволу царских слуг. «Одного из них, – пишет смельчак Штаден, – я тотчас уложил одним выстрелом наповал; потом прорвался чрез их толпу и проскочил в ворота. Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собой моего слугу Тешату…» (далее по тексту, цитируемому Виппером). Примечательно, что церкви грабит не немец католик или протестант, а отряд, набранный им из местных православных людей. Но более примечательно то, что видно, как мирное население пыталось самоорганизоваться против собственного православного царя – «народного заступника» и его нечестивого войска.

180

Как известно, судьба большинства известных опричников была печальной. Многие из них были казнены, причем не менее изуверски, чем земские бояре и их окружение. Это лишний раз говорит об импульсивной, хаотичной и непродуманной не только внешней, но и внутренней политике царя. Опричнина потерпела полный крах не только как вооруженная, но и как репрессивная сила, давшая толчок к внутреннему разложению государства.

181

Удивительно, как легко немолодой ученый, воспитанный дореволюционной исторической наукой, ученик таких корифеев, как Ключевский и Герье, интеллигент, выросший в России и живший в эмиграции в атмосфере достаточно широкой научной свободы, в течение самого короткого времени перестроился на советский, а точнее на сталинистский лад. Оказывается, Грозный не был болезненно, противоестественно подозрителен. Напротив, был излишне «доверчив» по отношению… к им же созданной опричнине (так называемой «гвардии»), к им же завербованным наемникам-иностранцам, а заодно и к таинственной «оппозиции». Чуть ли не слово в слово эти характеристики доверчивого до глупости царя повторят Алексей Толстой и в какой-то степени Сергей Эйзенштейн. Игра в перестановки моральных минусов на плюсы и обратно – любимая игра вождя, из чего можно сделать заключение, что к этому времени основные ее условия Виппер принял, но наполнил собственным «конкретным» содержанием.

182

Предположение о том, что многие архивные материалы XVI в. не дошли до нашего времени, высказывали еще со времен Карамзина, поскольку многое действительно погибло во время страшных пожаров, главным образом, деревянной Москвы и татарских набегов XVI в., в период Смутного времени, пожаров XVI в., а потом в огне войны 1812 г. Но не было и нет никаких свидетельств того, что боярская «оппозиция» XVI в. сумела сознательно уничтожить документы царских архивов (кто, когда, как?), предусмотрительно заметая следы своего предательства перед потомками и будущими советскими историками. И уж совсем фантастично предположение, что таким способом средневековое «правительство» скрыло следы боярского заговора от иностранных дипломатов и «европейского общественного мнения». То, что до революции 1917 г. можно было принять за игру темпераментного историка в невинную терминологическую модернизацию, теперь вылилось в опасное политическое передергивание: модернизацию грозненской и архаизацию сталинской эпох. Тогда никто не мог предвидеть, что под жарким среднеазиатским солнцем 1942 г. произойдет окончательное сближение опричной и советской истории. Восьмидесятитрехлетний старик, конечно же, понимал, что оправдывая и обеляя кровавого старика-царя (в 53 года по средневековым меркам – старца!), он оправдывал и обелял 65-летнего генсека. Историки на протяжении двух столетий ищут следы заговора 1567 г., но пока тщетно. Если учитывать начавшуюся Ливонскую войну и тяжкую атмосферу, которая царила в стране, особенно в результате опричного террора, да и после разгрома опричнины, то заговоры действительно могли быть. Но Виппер, а затем и часть cоветских историков, деятелей культуры и партийных функционеров, стали утверждать, что опричный террор был ответной реакцией на заговоры и измены родовитой знати, а не на оборот. Что дикая, ничем не оправданная искусственная гражданская война, развязанная властью против собственного народа, в том числе террор против крестьян и городского населения, возможно, привела к попыткам сопротивления. Все это было нужно для того, чтобы слушатели и читатели историка волей-неволей провели параллели с современной эпохой, полной слухов о заговорах, предателях, шпионах, убийцах, отравителях… В сталинском СССР официально никто не отрицал репрессий, но они, как утверждалось, были защитной реакцией пролетарского государства «на обострение классовой борьбы по мере продвижения к социализму». Через переоценку опричнины Грозного Сталин предполагал получить моральную индульгенцию на самый массовый террор в истории человечества.

183

После этих слов Виппер опустил: «Села вместе с церквами и всем, что в них было, иконами и церковными украшениями – были спалены. Женщин и девушек раздевали донага и в таком виде заставляли ловить по полю кур». Далее по тексту. (Штаден Г. Записки немца-опричника. Составление и комментарии к.и.н. С.Ю. Шикарева. М., 2002. С. 45.) Виппер всячески старался обойти проблему личного участия царя в убийствах, пытках и грабежах, особенно в тех случаях, когда они были не мотивированы. В частности, он опустил очень важный рассказ А. Шлихтинга об обстоятельствах гибели боярина Ивана Петровича Федорова-Челяднина, необоснованно заподозренного в покушении на власть. Осенью 1568 г. царь вызвал его во дворец, заставил сесть на трон и обратился с такими словами: «Ты имеешь то, что чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московии и занять мое место». Затем, по сообщению Шлихтинга, царь своей рукой зарезал боярина. Царь, как и все другие опричники, носил под одеждой для такого случая особый длинный нож (Шлихтинг А. Указ. соч. С. 22). Свидетельства очевидцев, и не только иностранных, полны описаниями собственноручных убийств великого князя, при участии сына Ивана, рассказами о патологических казнях, раз за разом изобретаемых царем, не только для подданных-мужчин разных сословий, но, в особенности, для их жен и детей, для военнопленных и случайных горожан. Что-то в этих свидетельствах вызывает сомнения, что-то в них, конечно, преувеличено, но по большей части эти свидетельства перекрывают друг друга даже в деталях, что является одним из признаков их достоверности.

184

Никаких доказательств слабоумия князя Старицкого нет, напротив, Грозный на протяжении многих лет специально держал его вблизи себя, систематично ослабляя политическое и экономическое влияние, пока не уничтожил. Он участвовал в большинстве военных мероприятий царя и часто занимал высокие командные посты. Возможно, он