как закабаленных, т. е. холопов и рабов. В эпоху Ивана Грозного произошел решающий раунд тотального закрепощения тиранической властью всех классов и сословий, так и не давшей развиться в России классической форме феодализма западноевропейского образца. Минуя этап рыцарства, русское дворянство родилось не на почве классического феодализма с его иерархией и перераспределением власти, богатств, иммунитетов, а на почве абсолютной зависимости всего населения от принуждения и произвола центральной власти, олицетворявшейся «богоизбранным» христианским царем, что придавало ей дополнительный сакральный характер. Во всяком случае, сам Иван Грозный на этом особенно настаивал в своих посланиях князю Курбскому. Церковь, как единственная тогда моральная сила, была им подавлена еще в большей степени, чем другие сословия. Пути Европы и России в очередной раз кардинально разошлись. И дело было не в удельных князьях или боярах, помнящих о своей былой вольнице, и тем более не в феодальной раздробленности государства, которая в основном была преодолена еще при Иване III и Василии III. Опричнина Ивана IV – это инструмент вооруженного ограбления собственного, уже многонационального и многоконфессионального населения, независимо от сословий. Это механизм прямого насильственного изъятия богатств вооружённым путем. Без четко выраженной программы, грабя и терроризируя собственных подданных, царь преследовал цель превзойти золотоордынских правителей и османских султанов по степени концентрации всех видов власти в своих руках. В конце концов, он был родственником по боковым линиям не только Рюриковичей и последних византийских императоров, но и ордынского хана Мамая, а через него и казанским ханам. Иван IV осуществил первый опыт социальной «атомизации» населения, возрожденный через века в совершенно иных условиях, но теми же методами тотального террора в сталинском СССР. Нельзя сбрасывать со счетов садистские и гомосексуальные наклонности Ивана IV, приобретшие особо патологические формы в условиях тирании, подстегивавшие у него страх преследования. Это была пагубная политика, заложившая предпосылки краха Московского государства в конце XVI – начале XVII в. Россия была отброшена на 100 лет назад, и первые Романовы начали в XVII в. там, где закончили Иван III и Василий III в конце XV – начале XVI в.: безвозвратно потеряны очередные сто лет развития.

192

Здесь и далее в своих завоевательных рекомендациях бывший наемник явно использовал опыт, накопленный им на русской службе, но направленный уже против Московии. О тайных агентах пишут: Горсей, Штаден и Шлихтинг. «Царь имел наушников, державших его в известности обо всем происходящем» (Горсей. Указ. соч. С. 64). «У этого тирана есть много тайных доносчиков, которые доносят, если какая женщина худо говорит о великом князе тиране. Он тотчас велит всех хватать и приводить к себе даже из спальни мужей…» (Шлихтинг. Новое известие о России времен Ивана Грозного. С. 71).

193

По мнению А. Зимина, армия Ивана Грозного в период Ливонской войны насчитывала до 150 тыс. человек. По свидетельству иностранцев, ее ударную силу на западном фронте составляли татарские конные отряды из покоренных поволжских и вассальных северокавказских народов, а в моменты противостояния с крымцами – собственные войска. В армии служили и западноевропейские наемники. Среди последних были: немцы, поляки, швейцарцы, французы, ливонцы, шведы, англичане и даже шотландцы (см.: Горсей Дж. Указ. соч. С. 69). Сталин в разговоре с Эйзенштейном и Черкасовым в 1946 г. поставил в вину Петру I, в противовес Грозному, то, что тот допустил в страну слишком много иностранцев. Хотя более или менее точная численность западноевропейцев, находившихся в Московии эпохи Грозного, неизвестна, но они действительно стали играть заметную роль в международной торговле, дипломатии, картографии, архитектуре и, особенно, военных делах. Вождь ошибался.

194

По мнению Горсея, эти богатства, перешедшие к Борису Годунову, были разграблены после его смерти, в период Смуты. «Кто мог подумать тогда, – писал Горсей спустя много лет после возвращения в Англию, – что столь большие богатства, им (Грозным. – Б.И.) оставленные, будут вскоре истреблены, а это государство, царь (Борис Годунов. – Б.И.), князья и все люди так близки к гибели. Плохо приобретешь – скоро потеряешь» (Горсей. Указ. соч. C. 90).

195

Автор «проекта» вновь использует для рекомендаций соотечественникам виденное в Московии: «Здесь была выстроена большая тюрьма. Совсем как замок… в ней сидели пленники, взятые в плен на поле битвы в Лифляндии. На день тюремный сторож выпускал их по городу… На ночь ковал в железа. Здесь же был и застенок…» (Штаден. Записки немца-опричника. C. 63). Впрочем, западноевропейский застенок мало чем отличался от московского, и Штаден это знал из собственного опыта.

196

Штаден проявляет удивительную осведомленность во всем, даже о месте хранения царской казны. На это следует обратить особенное внимание, поскольку в нашей литературе представлены две противоположные оценки достоверности его записок. Одна представлена Альшицем, считавшим автора самозванцем и фальсификатором, выдававшим себя за опричника и персону приближенную к царю, другая – Кобриным и Скрынниковым, очень высоко оценивавшим осведомленность автора (Альшиц Д.Н. Указ. соч. С. 159–177; Кобрин В.Б. Иван Грозный. Спор, которому четыре века. М., 1989). Как понятно из текста доклада, Виппер высоко оценивал Записки, но одни факты произвольно признавал достоверными, а другие, столь же произвольно, отвергал, как лживые. А между тем помимо Флетчера и Горсея, состоявших в дружеских отношениях, все остальные иностранцы, побывавшие в стране независимо один от другого, во многом повторяют и дополняют друг друга, даже в мелких деталях.

197

Удивительно, что спустя почти 400 лет нацистское командование делало ставку примерно на те же надежды: русский народ ненавидит тиранию Сталина и коммунистов и поэтому упорно сопротивляться не будет. Однако уже в середине лета 1942 г. генерал-фельдмаршал фон Кюхлер, рассказывая Гитлеру о боях под Волховом, двусмысленно заметил: «Что же касается боевого духа русских, то…солдаты в окопах не проявляют ни малейшей заинтересованности в продолжении войны и мечтают только об одном: вернуться домой. И все они сражаются как звери до последнего дыхания, и их приходится убивать одного за другим. Явлений, подобных тем, которые происходили во время первой мировой войны, в 1916–1917 гг., когда русские в окопах втыкали штыки в землю и уходили с позиций, нигде не наблюдается» (Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск, 1993, C. 390). И то и другое вранье: советские солдаты и массово с боями умирали, и массово сдавались в первые годы войны. Но легенда о ненависти к тирании, ради падения которой народ готов пожертвовать собой и страной, жива до сих пор.