в Польше, но и тратил огромные средства на военные нужды. За время своего долгого правления он построил или перестроил около двух десятков замков, которые протянулись цепью длиной 100 миль от Кракова до Ченстохова на неспокойной западной границе его владений, за которую шел спор с королями соседней Чехии. Эти замки, многие из которых стояли на высоких отвесных скальных образованиях юрского периода, сегодня называют Орлиными гнездами[795].

Замки украшали пейзажи Германии (хотя название «Орлиное гнездо» в этой стране ассоциируется не со Средними веками, а скорее со Второй мировой войной). Золотой век замкового строительства здесь тоже пришелся на XII – начало XIII в., когда было выстроено множество великолепных крепостей, в том числе Гейдельберг, Эльц и замок Гогенштауфен, где проживала семья императора Фридриха II, расположенный на небольшой горе над Геппингеном в юго-западной области Баден-Вюртемберг. Гогенштауфены строили замки с большим воодушевлением, поскольку их главной династической особенностью была постоянная борьба с другими правителями, особенно с римскими папами. Самый впечатляющий из сохранившихся замков Гогенштауфенов находится не в Германии, а на юге Италии, на холме над Андрией в Апулии, где Фридрих возвел крепость – охотничий домик Кастель-дель-Монте. Восьмигранные стены Кастель-дель-Монте с восьмигранными башнями на углах говорят о политических и военных устремлениях Фридриха, но, пожалуй, могут рассказать даже больше о его увлечении геометрией и математикой и о его живом интересе к исламу. Своими очертаниями Кастель-дель-Монте больше всего напоминает первый ярус Купола Скалы в Иерусалиме[796] – городе, который Фридрих вернул христианам во время своего Крестового похода в 1228–1229 гг. Эдуард I был не единственным королем XIII в., импортировавшим архитектурные идеи из Восточного Средиземноморья.

Поразительные примеры замкового строительства можно найти повсюду в средневековой Европе, причем планировка и стиль замков менялись от места к месту и от столетия к столетию под влиянием господствовавших в период их постройки вкусов, а также военных или символических интересов заказавшего их правителя или аристократа. Талантливый строитель замков, такой как мастер Джеймс из Сент-Джорджа, никогда не оставался без работы, особенно если он был готов путешествовать по миру и заниматься своим ремеслом в зоне военных действий. Для тех, кто мог выдержать подобные условия, средневековый Запад стал отличным местом. Конечно, хорошие времена не длились вечно: к XV в. был освоен порох и сделаны существенные успехи в литье массивных пушек, а это значило, что ни один замок больше не в состоянии выдерживать длительный обстрел боевой артиллерией, заменившей механические осадные орудия. Если замки, построенные в XIII в., могли выдерживать осаду в течение года или более, в 1415 г. английскому королю Генриху V понадобился всего один месяц, чтобы с помощью 12 мощных орудий обратить укрепления города Арфлёр в груду щебня. Революция военных технологий к XVI в. превратила строительство крепостей в устаревшее искусство – золотой век виртуозных замковых зодчих кончился. И все же такие люди, как мастер Джеймс, оставили в истории заметный след. Вид огромного каменного замка, возвышающегося на вершине скалы в Германии или на мысе британского побережья, стал привычным и даже успокаивающим. Позднее другие правители максимально использовали потенциал замков, даже если не строили их сами. В 1540-х гг., когда в Англии опасались французского вторжения, Генрих VIII значительно укрепил цепь крепостей на южном побережье. Еще через четыреста лет самый крупный в этом регионе Дуврский замок оставался важным элементом британской оборонной стратегии: в начале Второй мировой войны он служил командным центром во время эвакуации из Дюнкерка, а позже в скалах под ним был вырублен бункер-бомбоубежище на случай третьей мировой войны с применением ядерного оружия.

Итак, замок был в каком-то смысле культовым достижением средневекового зодчества. В нем наилучшим образом сочетались форма и функциональность. Он выполнял практические и политические задачи. Замок нередко встречается в позднесредневековых литературных произведениях – сказаниях о короле Артуре и романах о Граале. С XIV в. и позднее в широкий обиход вошла литературная метафора «замка любви», в которой замок мог обозначать Деву Марию, недоступную для мира и открытую только для прикосновения Бога, или имел более игривый либо поэтический смысл, если речь шла о юных влюбленных, добродетели и пороке. Так или иначе, к концу Средних веков замок утвердился не только в реальном мире, но и в царстве воображения. Его единственным соперником в области монументальной архитектуры был величественный готический собор.

Между небом и землей

В 1239 г., за два поколения до того, как Эдуард I изменил облик Северного Уэльса, французский король Людовик IX сделал сенсационную покупку. Из всех королей династии Капетингов Людовик был наиболее демонстративно набожным. В начале своего правления он узнал, что на рынок выставлена серьезная религиозная реликвия – терновый венец Христа, переданный латинским императором Константинополя Балдуином II своим кредиторам в Венеции. Балдуин и его венецианские друзья посчитали, что, пожалуй, готовы продать сокровище подходящему покупателю. Людовик решил, что этот покупатель – он. Такая возможность выпадала лишь раз в жизни, и он был готов потратить столько, сколько потребуется. Итак, после некоторых переговоров он купил Терновый венец Спасителя за баснословную сумму – 150 000 ливров, и реликвию отправили из Венеции во Францию. Король встретил ее в городе Вильнёв-л’Аршевек в сопровождении всей своей свиты, босиком и в одной рубахе, словно кающийся грешник. Затем он и его брат Робер (одетый точно так же) лично повезли венец в Париж, где он занял главное место в королевской коллекции реликвий, которую позднее пополнили обломок Креста Господня, наконечник копья Лонгина, пронзившего ребра Христа, и святая губка, на которой Иисусу перед смертью поднесли его последний глоток уксуса[797]. Это было самое прекрасное собрание святых реликвий на Западе. Людовику не хватало лишь подходящей витрины, чтобы выставить эту грандиозную коллекцию.

После нескольких лет размышлений Людовик решил, что лучший способ продемонстрировать свои реликвии – построить для них церковь в новейшем архитектурном стиле, украсив ее прекрасными религиозными изображениями и витражами, и завести в ней коллегиум духовенства. Так появилась капелла Сент-Шапель на Иль-де-ла-Сите в Париже – готический шедевр несравненной красоты, до сих пор остающийся одним из величайших архитектурных чудес в городе, решительно не испытывающем недостатка в прекрасных зданиях. Капеллу возвели посреди дворцового комплекса на острове Сите; она служила домашней церковью, и доступ в нее имели только члены королевской семьи и избранные придворные. Те, кому удавалось очутиться внутри, несомненно, осознавали, как им повезло. Сент-Шапель воплощала в себе новейшие готические тенденции: ее стены возносились на немыслимую высоту, а пугающе вытянутые ввысь колонны снаружи поддерживались богато украшенными контрфорсами. Церковь имела два яруса, и венчающий верхний ярус сводчатый потолок, казалось, поднимался прямо в небо. Снаружи он напоминал изящного длинноногого каменного паука, замершего на цыпочках, – внутри от открывающейся картины буквально