же поляки заключили Бучацкий договор и султан ушел за Дунай, тревога в Москве не прекратилась; напротив, там предполагали, что весной турки воротятся для того, чтобы завоевать Киев и Левобережную Украйну; что, помирясь с поляками, теперь турки и татары все свои силы обратят на войну с Московским государством.

Не ограничиваясь военными приготовлениями, правительство московское отправило посланцев к европейским державам, чтобы пригласить их к общим действиям против Турции в союзе с Польшей и Россией. С таким поручением поехали дьяк Посольского приказа Украинцев в Голландию, Данию и Швецию, переводчик того же приказа Виниус в Лондон, Париж и Мадрид; а в Германию, Австрию, Венецию и Рим был послан находившийся в русской военной службе шотландский выходец Павел Менезий. Миссии эти оказались более или менее безуспешны. Почти все правительства, в том числе и Римская курия, выразили свое сочувствие борьбе с мусульманами; но Людовик XIV ни за что не хотел прекратить начатую им войну с Голландскими Штатами, благодаря чему в борьбу с ним вскоре были вовлечены и другие державы. Россия и Польша, таким образом, предоставлены были собственным силам.

В числе приготовительных мер к войне с мусульманами не последнее место заняло возвращение из Сибири знаменитого запорожского атамана Ивана Серка или Серика, который слыл грозой татарских орд. Об этом возвращении хлопотали не только сами запорожцы, но о том же просил царя и польский король Михаил. Царь внял этим просьбам, и в марте 1673 года Серко был уже в Москве. При отпуске на Запорожье с него взята была клятва верно служить государю; причем сам Алексей Михайлович, бояре и начальник Малороссийского приказа Матвеев увещевали его не изменять своей присяге, а патриарх грозил в таком случае церковным проклятием. Царь прибавил, что отпускает его по заступлению гетмана Самойловича. Но это было сказано только ради их умирения. В действительности Самойлович письменно просил Матвеева задержать Серка в Москве во избежание новых смут на Украйне. Ревнивый к своему гетманству, Самойлович опасался Серка, как бывшего претендента на его булаву. Опасался он также и соперничества со стороны Дорошенка. А потому, когда в Москве вознамерились отвлечь сего последнего от турок и склонить его к московскому подданству, Самойлович предлагал вместо того, чтобы входить с ним в переговоры, ввиду его шатости просто промышлять над ним соединенными силами вместе с князем Ромодановским. Кроме того, он предлагал поход на крымцев, чтобы отвлечь их от Украйны; причем просил о присылке пушек, пороху, свинцу и ядер. Со всеми этими предложениями и просьбами Самойлович в начале марта прислал в Москву своего приятеля и главного советника нежинского протопопа Симеона Адамовича. Для вящего доказательства своей преданности царю с тем же протопопом гетман прислал в Москву двух своих сыновей в качестве заложников, извиняясь, что сам не приехал ввиду смутного состояния Украйны. В Москве этих сыновей и Адамовича приняли очень ласково; наибольшую любезность гетману и протопопу оказывал А.С. Матвеев; по его ходатайству для молодых Самойловичей и их свиты был куплен на казенный счет особый двор и все они были щедро одарены платьем. Боевые припасы также были посланы; но главные просьбы гетмана не исполнены: Серко отпущен в Запорожье; поход на Крым пока откладывался, а с Дорошенком велено гетману и князю Ромодановскому вступить в переговоры о подданстве. Основанием для сих переговоров должно было служить то обстоятельство, что в 1671 году сам Дорошенко просился под высокую царскую руку; но тогда нельзя было этого сделать, так как в силу четвертой статьи Андрусовского договора Заднепровская Украйна была отдана Польше; теперь же, раз Польша по Бучацкому договору отказалась от Украйны в пользу турок, то и статья сия теряет свою обязательную силу, и Москва хочет освободить ее от басурманского ига. В то же время архиепископу черниговскому Барановичу поручено было писать к митрополиту Тукальскому, побуждая его действовать на Дорошенка и на всю правобережную казацкую старшину в данном смысле. В Москве знали, что Тукальский, проживавший то в Чигирине, то в Каневе, имел большое влияние на Дорошенка. У нас имелись сведения, что после опустошительного турецкого нашествия Дорошенко возбудил против себя негодование украинского населения и сам уже тяготился басурманским игом, а потому надеялись на успех переговоров. Но ни Самойлович, ни Баранович не оказали усердия в исполнении сего поручения: первый опасался, чтобы Дорошенко, в случае своего подчинения, не сделался гетманом обеих сторон Днепра; а второй, будучи местоблюстителем митрополичьего престола, совсем не желал видеть Тукальского в Киеве на этом престоле. Малороссийский приказ поэтому летом 1673 года обратился к киево-печерскому архимандриту Иннокентию Гизелю, прося его войти в сношения с Тукальским по данному вопросу.

Но и польское правительство со своей стороны не дремало.

Оправившись от первых впечатлений турецкого погрома и решив не исполнять Бучацкого договора, оно заявило московскому правительству, что четвертая статья Андрусовского договора сохраняет свою силу, а следовательно, Западная Украйна должна принадлежать полякам и что Киев также должен быть им возвращен. Поляки равно прибегли к переговорам с Дорошенко и Тукальским; посредником в сих переговорах они употребили львовского владыку Иосифа Шумлянского, который должен был обещать одному гетманскую булаву, а другому митрополию. Это обстоятельство, а главное, ссылка поляков на четвертую статью произвели недоумение и колебание среди правобережной казацкой старшины, наклонной к московскому подданству. К вящей запутанности положения, Самойлович уговорил белгородского воеводу князя Ромодановского, вопреки царскому наказу, начать тем же летом 1673 года военные действия против Дорошенка, не посылая к нему царских увещательных грамот. Они соединили свои полки, подошли к Днепру и отправили сильный передовой отряд на правый берег под Канев. Начальствовавший здесь генеральный есаул Яков Лизогуб пересылался с переяславским полковником Райчей, сообщал о ненависти населения к турецкому игу и нелюбви к Дорошенку и уверял, что если царские войска появятся на той стороне, то все города сдадутся, кроме Чигирина. Но когда явился помянутый отряд, Лизогуб отказал в сдаче Канева. В это время татары сделали нападение на южные пределы Восточной Украйны. Тогда Ромодановский и Самойлович не пошли за Днепр, отозвали передовой отряд и без всякого успеха со стыдом воротились – первый в Белгород, второй в Гадяч. В Малороссии этот поход вызвал насмешки; а недоброжелатель Самойловича запорожский кошевой Серко сказал левобережному генеральному есаулу (Черняченко): «Какому мужику вы дали гетманство? Он поволочился по Днепру и, ничего доброго не учиня, назад воротился». В Москве остались очень недовольны такими действиями воеводы и гетмана; к обоим были посланы царские грамоты со строгим выговором за неисполнение наказа.

Только после сего похода Иннокентий Гизель вступил в порученные