- Полагаю, теперь потребуется прямая атака на тебя лично.

- Если ты настолько пряма, тогда тебя будет простоуничтожить, - сказал он беззлобно.

- Моя сила может быть деликатна, но не обманывайся на этотсчет. Я могу нанести прямой удар. Настолько же прямой, насколько пряма сила,которую ты держишь в своих руках вместе со своей слугой с волосами цветаворонова крыла.

Она сделала движение изящной рукой, и человек за ее спинойвыступил вперед. Он снял одну из перчаток и вложил руку в ее.

- Ты не единственный мастер, чье прикосновение пробуждаетсилу в слуге, Жан-Клод, - произнесла она.

- Я на это и не надеялся, - ответил он. Голос его был так жеспокоен, как и ее, но его сила не была. Она пробежала по нам, словно мы быликолодой карт в его руке. Какую игру он задумал вести? Я и раньше быладвигателем его метафизического автобуса, но ничего подобного раньше нечувствовала, не знала, насколько осведомлен он был о своей силе, о моей силе, отой силе, что мы все давали ему. Он был вампиром, что означало наличие присущейим холодной силы, расчета, поскольку эмоции мало беспокоят мертвых. Онпробежался по нашим талантам так, как Эдуард осматривал содержимое своегооружейного сейфа. Какое оружие будет наиболее полезным? Из чего сделатьрешающий выстрел? На мгновение я почувствовала вспышку страха, всплескнастоящего сомнения. Жан-Клод раздавил ее и отбросил прочь от меня, от всехнас, потому что не только я почувствовала подобное. Я знала, что Дамиан сНатаниэлем тоже подумали так, почувствовали это. Он боялся, что у нас неторужия, способного защитить от грядущего удара. Нас уже один раз едва неуничтожила ее сила, и это без вмешательства ее слуги. Он отбросил сомненияпрочь, но они никуда не делись. Я чувствовала не ледяное спокойствие вампира, авынужденное спокойствие. Ее оружие - сомнения. Не стоит вооружать своегопротивника.

Ее сила ударила в нас, заставила пошатнуться, словно чувствомогло быть ураганом, способным развеять в прах весь ваш мир. Словно разум исердце вдруг широко раскрылись, и никуда не деться от того, чтобы нечувствовать, не знать свои настоящие чувства. Многие из нас еще живы толькопотому, что не стремятся осветить все темные уголки внутри себя. И вдругЖан-Клод, Дамиан, Натаниэль, Ашер и я оказались на нижнем уровне под самымярким светом в мире.

Коломбина специализировалась на сомнении и боли, ноДжованни, ее слуга, давал ей возможность расширить спектр возможностей. Потеря,то самое жуткое чувство потери, которое испытываешь, когда считаешь себяумершим вместе с тем человеком, которого уже похоронили. Откуда-то ей былиизвестно, что все мы понесли потери, и она заставила нас пережить их заново. Нокаждый переживал не только свою потерю; Жан-Клод связал нас воедино, так чтовместо одной, собственной, мы видели их все. Я слышала крики Джулианны, пока еетело пожирал огонь. Слышала кричащего ее имя Жан-Клода, когда она, наконец,умерла. Ашер кричал и сейчас, и Жан-Клод присоединился к нему. Мы стояли передкучкой золы и знали, что это все, что осталось от женщины, владевшей нашимсердцем. Дамиан смотрел, как снова сгорает его брат. Его вопли преследовалинас. Дамиан пал на колени, словно его ударили. И тут мы снова стали детьми, иНиколас умирал. Бейсбольная бита издала отвратительный звук, прикоснувшись кголове - мокрый, хрустящий звук. Он упал на пол, протягивая к нам руки. Кровьбыла везде, и некий человек темной громадой нависал над нами. Николас произнес:«Беги, Нэтти, беги!». Натаниэль завопил: «Нет!» - и тогда, и сейчас.

Тогда он побежал. А теперь поднял взгляд, ведь он уже давноперестал быть ребенком. И произнес: «Я не побегу». Я заглянула в его лавандовыеглаза. Они были реальными глазами, а не той призрачной квинтэссенцией боли исмерти. По его щекам катились слезы, но он прошептал:

- Я не побегу.

Мне снова было восемь, и отец только-только собрался сказатьслова, которые разрушат мою жизнь. Моя мать умерла. Но я тогда не убежала.Натаниэль побежал, потому что так ему сказал брат, но теперь он уже вырос. Атогда сломался мой отец. Он рыдал над ее смертью, не я. Я не убежала. И тогда неубежала, и сейчас не побегу.

Вернув себе контроль над собственным голосом, я произнесла:

- Мы не убежим.

Натаниэль покачал головой, из его глаз все еще катилисьслезы.

- Нет, не убежим.

Жан-Клод с Ашером опустились на пол вместе с Дамианом,сломленные весом скорби. Рядом со сценой ни осталось никого. Охранники, и дажеРичард, убежали. Убежали от тяжести потерь и ужаса. Убежали, чтобы не разделитьих с нами. Наверное, мне не стоило винить в этом Ричарда, но позже, возможно,стану, и даже наверняка. Что еще хуже, он сам будет винить себя в этом.

Краем глаза я уловила движение с нашей стороны кафедры. Микастоял ближе всех, он единственный оказался достаточно храбр… или глуп, чтобыприблизиться к эмоциональной термоядерной боеголовке, взведенной на последнийотсчет. А потом я заметила движение за Микой. Эдуард тоже не убежал. Что ещеболее удивительно, Олаф был рядом с ним.

Натаниэль коснулся моей руки. Он улыбнулся; слезы еще невысохли на его лице, но он улыбался. Сердце защемило, но то была хорошая боль,такая, какая бывает от счастья любить кого-то, когда, посмотрев на него,понимаешь, насколько сильно любишь. Любовь… только любовь может победить боль.Она омыла мою кожу теплым бризом, - любовь, жизнь - та искорка, что заставляетнас оправиться и идти дальше. Это чувство полилось через наши с Натаниэлемметафизические связи в остальных мужчин. Любовь, любовь, способная заставитьвскинуть голову, заставить их посмотреть на нас. Любовь помогла им подняться наноги, любовь и наши руки помогли им обрести устойчивость, высушить их слезы. Мыснова стояли, может, и дрогнув слегка, но все же прямо. Мы обернулись кКолумбине с Джованни.

- Любовь побеждает все, насколько я понимаю? - сочащимсяпрезрением голосом произнесла она.

- Не все, - сказала я. - Но тебя наверняка.

- Я еще не побеждена, не радуйтесь раньше времени. - Свет,казалось, потускнел, словно что-то ослабляло его, пожирало. Церковь наполнилисумерки, мягкая вуаль тьмы потянулась из Арлекина на сцене.

- Что это такое? - спросил Мика. Он уже стоял рядом сосценой.

Жан-Клод, Ашер и Дамиан хором ответили:

- Мать Всей Тьмы.

Мы с Натаниэлем дружно повторили:

- Марми Нуар.

Так мы называем Мать Всех Вампиров, и под любым именем онабыла чертовски опасна.

Вампиры-прихожане в панике бросились к дальнему выходу.Создавалось впечатление, что вампы Малькольма прекрасно сознавали, что грядет.Их вопли дали мне понять, что двери не открывались. Наверное, не стоило этомуудивляться; Королева Всей Тьмы пришла, чтобы пожрать нас всех. Что значило длянее держать двери закрытыми, при ее-то возможностях?