— Макс в игре не участвует. Разговор записан. Что еще тебе объяснить?

— Подожди-подожди-подожди, — дар речи возвращается к Оскару, а вот видок становится все более жутким, даже — диким, я бы сказала. Хватается за голову и быстро расхаживает из стороны в сторону, глядя себе под ноги. Резко останавливается и огромными глазами смотрит на меня: — Пельмешик записала наш разговор?

— Долго до тебя доходит.

— И все ради этого отморозка? — вдруг ревет на всю комнату, приближается ко мне и нависает сверху. — Ради Яроцкого? Какого, бля*ь, хера ты творишь, солнышко?

— Если бы Макс был причастен к тому, что вы все на него повесили, поверь, я бы с радостью позволила вручить ему открытку.

— По-твоему он мало сделал? МАЛО?

— Он сделал достаточно, но ты… ты и твои пацаны сделали гораздо больше.

— Типа продумала все? — глаза презрительно сужает, хватает меня за плечи и сжимает пальцами. — Типа умная, или че? Что за игру ты ведешь?

Тяжело сглатываю. Не боюсь его, боюсь себя — боюсь опустошения, что испытываю. Чувствую себя никем.

Терплю боль и заставляю себя твердо смотреть в перекошенное от гнева лицо этого недоумка.

— Скажешь своим дружкам, что игра закончилась, понял? Закончилась для всех нас. И самое главное, Оскар, можешь разбиться в лепешку, делай, что хочешь, ври, умоляй, но Макса в игре не будет, и ты будешь тем, кто убедит наблюдателей в том, что он им не подходит.

— Или что? — шипит угрожающе. — Сдашь нас? Ментам? Ха.

— Не только. В первую очередь запись нашего разговора услышат твои друзья. Все от самого начала и до конца. А ты много чего интересного про них рассказал. А когда вас всех начнут тягать по судам, потому что я не поленюсь пойти против вас обвинителем, угадай, кого поцыки накажут в первую очередь?

Вот он — страх. Настоящий, чистый страх на лице Оскара. Вот кого он боится — своих же дружков.

— Как… как мне, твою мать, это сделать? — шипит в лицо, зрачки быстро-быстро бегают из стороны в сторону. — КАК МНЕ ВЫВЕСТИ ЕГО ИЗ ИГРЫ?

— Это твои проблемы. Твое задание. А у меня есть компромат. На всех вас.

— Сука ты… — мрачно посмеивается. — Какая же ты сука, солнышко.

— Тебя за язык никто не тянул.

— Это было твое желание. Как и желание твоей тупой малолетней сестры. Я обязан был их выполнить. Черт… Черт-черт, — Глаза кровью наливаются, взгляд становится бешеным. — Удали ее. Удали запись, твою мать, или все… все на хрен увидят, как я трахал эту маленькую сучку.

— Что?..

— Что слышала, — вопит, так что лицо багровым становится. — Желание твоей тупой сестры — она хотела, чтобы я, наконец, трахнул ее. Все увидят, какая она шлюха, если не удалишь запись.

Обнимаю себя руками и делаю несколько шагов назад.

— Теперь тебе точно конец, Оскар, — шепчу едва слышно. — Тебя посадят.

— С какой стати на хрен? Она не сопротивлялась.

— Когда это случилось?

— Какая бля*ь разница? — идет на меня, глаза как огромные шары, вот-вот лопнут.

— Когда?

— Тогда. Когда игру свою закончила, тогда подарок и получила. Не веришь? Я подстраховался, все было взаимно. Хочешь, видео покажу?

— Ты болен, — головой качаю, а слезы уже вовсю опаляют щеки. — Полина… Полина беременна.

Почему вдруг так тихо стало? Слова, колючие фразы, угрозы… где это все?

— Что… что ты сказала? — Оскар прочищает пальцем ухо.

— Это был ты, — произношу скорее для себя, чем для него, заставляю себя в это поверить. В то, что ребенок, которого моя сестра носит под сердцем был зачат от этого морального урода.

— Это ведь шутка, да?

— Нет, — головой слабо качаю, — к огромному сожалению.

Теперь я понимаю, почему Полина согласилась подставить Макса, развести нас с ним по разным сторонам… Дура. Верила, что они с Оскаром смогут быть вместе. Верила, что он бросит все ради нее, горы свернет, может даже ребенка признает? Не могу понять ее… просто не понимаю. Почему она тогда у Макса деньги просила? Почему Оскару не сказала ни слова?..

Только Полина может ответить на эти вопросы. И она ответит.

Оскар замолкает, а уже спустя несколько секунд и музыка резко стихает, притихают смех и голоса…

Недоброе предчувствие стягивает желудок узлом. Только Оскар перемен в доме не замечает: жуткое, отчужденное выражение лица и потерянные глаза, которыми он будто сквозь меня смотрит.

— Не верю, — хрипит тихо.

— Почему? За решетку не хочется? Надо было раньше думать.

— Черт… Твою мать… — пустым взглядом смотрит в пол.

— Тебя посадят. А если еще и видео порнографического характера всплывет…

— Захлопнись, — отстраненно.

— Ты за все ответишь.

— Захлопнись, мать твою.

Дверь распахивается, и я от неожиданности вздрагиваю.

— Лиза? — Зоя растерянно смотрит на меня и тяжело дышит. Затем оглядывает Оскара хмурым взглядом, но вопросов не задает; вновь смотрит на меня. — Лиза, пора домой, — с нескрываемым опасением. — Сейчас.

— Что случилось? — вновь способность чувствовать ко мне возвращается. Довольно не вовремя, должна заметить. Волоски на шее дыбом становятся от одного только взгляда, которым Зоя на меня смотрит.

— Да… ничего особенного, — неуверенно отмахивается, — бросает мне мое пальто, хватает за руку и пытается вытащить из комнаты, как Оскар вдруг решает преградить нам дорогу.

— Это ведь шутка, да? Ты пошутила, — его голос странно вибрирует: то ли от напряжения, то ли, наоборот, от слабости.

— Нет времени, — Зоя пытается протиснуться в дверь рядом с Оскаром, но тот заталкивает ее обратно и резко приближается ко мне.

— Мы не договорили, — орет мне в лицо.

Протягивает ко мне руку, но та внезапно отлетает в сторону, а следом мощный ботинок Зои на толстой платформе врезается Оскару между ног, и тот, согнувшись пополам, падает на колени, кряхтит и стонет.

— Ух… как это было круто, — с горящими глазами выдыхает Зоя, и вытягивает меня вслед за собой в коридор.

— Что там происходит? — смотрю, как из стороны в сторону болтается ее тугой конский хвост.

— Спускаемся вниз и прямиком на выход. Спускаемся вниз и прямиком на выход. По сторонам не смотрим, — повторяет, как мантру.

И возможно я бы послушала свою подругу — зла она мне не пожелает. Возможно, с радостью бы проигнорировала толпу, собравшуюся в гостиной и практически молчаливо наблюдающую за чем-то транслирующимся на огромной плазме Светлаковой. Возможно, я бы даже голову в ту сторону не повернула, и сумела бы проигнорировать выражение лиц некоторых из гостей, которые провожали меня с крайней озадаченностью во взглядах; некоторые с удивлением, некоторые с насмешкой, а некоторые с откровенным ужасом. Возможно… я бы убедила себя, что мне нет до этого дела, но… ведь всегда есть НО, верно? Оно всегда есть.