Боголюбов рот разинул.

– Вы это серьёзно?

И снова Ярыгин смутился.

– Ну, не отравят, дак по морде надают, – начал он выкручиваться, потея от волнения. – Ну, что вы так смотрите?.. Как первый год замужем…

По чистому коридору, пахнущему свежей краской, напористо шагая в столовую, доктор печалился. «Э-э, да у них тут Содом и Гоморра! Придётся, наверное, ставить вопрос в здравотделе. Надо срочно менять персонал! В следующий раз, как поеду в здравотдел, поговорю на эту тему обязательно. Куда это годится!»

* * *

А между тем, районный здравотдел был не в восторге от Боголюбова. Пасека, нежданно-негаданно расположившаяся в Горелом Бору, вызвала кривотолки в районном здравотделе – они там загудели не похуже растревоженного улья. Чудит Боголюбов, оригинальничает. Не с того конца работу начинает. Молодой, конечно, желторотый, пообтешется… Но пасека эта, как позднее выяснилось, не шла ни в какое сравнение с другими сумасбродствами молодого доктора.

Каково же было изумление в районном здравотделе, когда они узнали через полгода и через год: доктор – вместо того, чтобы лечить людей от беломанки – вместе со своими пациентами занимался… воскрешением беловодской сказки. Во всяком случае – серьёзно помогал. Строили какой-то «белый храм во ржи». Странный праздник для души устраивали: какую-то белую шляпу катали на больничной кляче вокруг сумасшедшего дома. Ходили все в косоворотках, русские песни хором пели по вечерам за самоваром на веранде – аж дубрава колется от громких сумасшедших голосов. А над воротами, говорят, доктор заставил завхоза укрепить плакат:

ВОЗРОЖДЕНИЕ РОДНОГО БЕЛОВОДЬЯ – ДОЛГ ВСЯКОГО НОРМАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА!

Покосные поляны развернули за Горелым Бором, ключ-траву какую-то искали по ночам, чтобы клады в земле распечатать при помощи этой травы. Ночевьё на сеновале обустроили – запахом сена лечились. Дерево Жизни какое-то взялись выращивать. Иконки малевать учились. Из больничных простыней нашили парусов и натянули их на мачты бригантины, которую построили недавно без единого гвоздя – одними топорами. Капитан у них какой-то объявился – Рожа Ветров – краснорожий дядька, строгий, но справедливый… И птица попугай у них, и птица посмеши сидели в клетках. И жар-птица там была, и птица Феникс.

– Да-а! – загоревали в районном здравотделе. – Много всяких дурдомов на свете, но этот… главдурдом! Черт знает что…

Слухи, искаженные и приумноженные сплетнями, уже давно докатились и до краевого здравотдела.

– Не везет нам с этим Горелым Бором, – вздохнули в городе. – Если и дальше так дело пойдет – снова замену подыскивать будем. Пастырь уподобился стаду своему! Может, его в Горелый Бор надо было отправить лечиться, а не других лечить?.. Впрочем, поедем с плановой проверкой, узнаем, а то и приврать мастера.

9

Сегодня – в железный шумный век урбанизации – особенно сильно ощущаешь незаменимую прелесть провинциальных старых городов. Ухо твоё здесь не глохнет от грохота техники, толпящейся на мостовых. В глазах не рябит потоком бесчисленного народа, пробивающего путь себе локтями и сердитым словом, бьющим больнее локтя. В таких городах много неба над крышами – вещь необходимая любому и каждому, чтобы душа окрылялась. В перспективе улиц разноцветные картины – поле, речка, косогоры, березняк… Мы выросли на всём на этом, взошли, как на дрожжах. Но давно это было, быльём поросло. Мы сейчас потеряли основу основ, потому-то сухарь-человек и не в диковинку нашему времени: дрожжи те, да выпечка другая.

Чистоплюйцев, тот, что вскоре станет «графом», жил как раз в таком очаровательном месте – спокойном, древнерусском городке.

Был тихий летний вечер. Дождик недавно пробрызнул. Свежо и ароматно дышали сады, палисадники. Потихоньку пустели уютные улицы Красноводска (этот городок переименовали после революции, как многое другое на беловодских землях).

Чистоплюйцев прогуливался. Это был привычный променад, заведённый много лет назад: весь день «угорая» за своей учёною работой, Иван Иванович непременно выкраивал часок для прогулки, а то без кислорода мозги совсем прокиснут.

Откуда-то от берега свежачок подул и долетело сыроватое, но тёплое дыхание моря. Тополи, рябины в садах и палисадниках «скороговоркой беседовали». Вдали над морем зеленело небо, угасая. Первая звезда маячила над крышей филиала Академии наук. (Учёный жил неподалеку от работы). Чёрный контур крыши был чётко виден на фоне затухающего неба.

И вдруг на этом фоне около звезды что-то задвигалось. Кажется, котёнок шёл по крыше. Котёнок, только и делов-то; не бегемот же, не тигр… Но почему-то вдруг стало неуютно Чистоплюйцеву. Он передёрнул плечами. Остановился. Пылая необыкновенными кроваво-красными зрачками, котёнок тот приблизился к раструбу водостока: жестяной извилистый рукав загрохотал и через несколько мгновений котёнок пулей вылетел на тротуар, перебежал дорогу Чистоплюйцеву и растворился в нарастающем сумраке…

«Что за чёрт?» – испуганно подумал учёный, ещё не догадываясь, что в этом вопросе заключен и ответ.

Прогуливаясь по скверу, он хотел свернуть с дороги, которую «перечеркнул» этот странный котёнок, но не стал сворачивать – принципиально; хватит верить глупым приметам. Тем более, что путь по этому маршруту был рассчитан почти что до минуты, до глотка свежего воздуха: мало приходится бывать на улице – удел большинства одержимых людей, чья работа замкнута в четырех стенах.

В полумраке фонари зажигались. Неоновые рекламы.

Современный бездарный плакат и всякая другая не менее «нарядная» агитация давно заполонили город, и лишний раз глядеть на это – портить настроение. Но встречалось иногда и неожиданное что-то, подкупающее новизной решения. В этом смысле Чистоплюйцева редко можно было чем-то удивить. Но вот недавно он остановился у большого рекламного щита на углу сквера. Объявлялось о наборе в лётное училище. Под красочным рисунком была оригинальная надпись: ХВАЛА РУКАМ, ЧТО ПАХНУТ НЕБОМ!

Первый раз, увидев эти слова, учёный улыбнулся, невольно вспоминая свои «розовые» юношеские мечты о самолётах. Улыбнулся и почему-то вдруг поймал себя на странном предчувствии того, что руки скоро будут пахнуть небом. «Что за странность? – Он пожал плечами. – Лететь? Куда? Зачем? Не собирался вроде бы…»

Но плакат снова и снова манил к себе…

И в этот вечер Иван Иванович мимоходом полюбовался изображением бравого летчика. Вернее, только лишь собрался полюбоваться, но вздрогнул, заметил красноглазого котёнка около рекламного щита. Чистоплюйцев поразился тому, что котёнок – словно цирковой, надрессированный – спокойненько стоял на двух ногах, словно специально поджидал его, демонстративно сделав «руки в боки».

Чистоплюйцев почувствовал неприятную дрожь возле сердца. Он вспомнил, что примерно в такой же позе отлита была статуэтка рогатого чёртушки, находившаяся на столе у Лобана, у шефа.

«Причём тут статуэтка? – Он поморщился. – Да и вообще… пора домой…»

Задумавшись, Иван Иванович шагнул на мостовую. Из-за угла рванулся легковой автомобиль и в этот миг с необычайной быстротой и легкостью котенок сквозанул через дорогу…