решает все вопросы, касающиеся расположения объектов городского хозяйства и организации их работы». Они представили коллегам планы восстановления центрального Берлина, который советские архитекторы сочли антиисторическим (учитывая их пренебрежение к немецкой истории, такое суждение можно было посчитать парадоксальным): «Единственное критическое замечание, адресованное немцам напрямую, касалось того, что великие традиции немецкого городского планирования, по их мнению, в современной Германии недостаточно поддерживаются». Новым городам, согласно советским оценкам, нужно будет опираться на всю совокупность местных традиций, от берлинского классицизма до северогерманской готики. Это сделает их более «демократичными».

Кроме того, немцы выяснили, что советские коллеги отстаивают приоритет города над деревней («город воплощает политическую волю и национальное самосознание»), тяжелой промышленности над сельским хозяйством и сферой услуг («города возводятся в основном благодаря промышленности и для промышленности») и многоэтажной застройки над зелеными пригородами («город невозможно превратить в сад»). Фактически пригороды их вообще не интересовали. Особенность города в том, говорили советские архитекторы, что «люди живут в нем городской жизнью, в то время как на окраинах города или за его пределами они ведут сельскую жизнь».

Группа вернулась в Берлин, преисполнившись необычайного рвения, обычно отличающего неофитов. Они проводили бесконечные встречи и конференции, семинары и курсы, на которых делились всем тем, чему их научили. Вальтер Пистонек, один из немецких архитекторов, посетивших Советский Союз, прочитал в мае — ноябре 1950 года семнадцать лекций и опубликовал более десятка статей. Группа также обнародовала «Шестнадцать принципов социалистического планирования», которые вошли в законодательство ГДР и применялись до 1989 года. Ульбрихт воспринял новые планы с таким воодушевлением, что одобрил возведение в Дрездене сталинской «высотки», подобной Дворцу культуры и науки в Варшаве. К счастью, это здание так и не построили.

И все же, несмотря на всеобщий энтузиазм в отношении архитектуры соцреализма, вопрос о том, как воплощать ее практически, для немецких зодчих оставался таким же туманным, как и для их польских коллег. Так, в Сталинштадте многие архитекторы поначалу строили то, что в чем хорошо разбирались: простые и функциональные конструкции в духе Bauhaus — архитектурной традиции, связанной с левыми политическими движениями и уделявшей много внимания «жилью для рабочих». Но когда Ульбрихт в январе 1952 года посетил первые завершенные квартиры, он заявил, что они слишком малы, примитивны и похожи на «некрашеные коробки». В ходе застройки постоянно выдвигались и отвергались все новые и новые идеи[1104].

Наконец руководство Восточной Германии определилось с кандидатурой на пост главного архитектора. Карл Лойхт увеличил штат городского отдела архитектуры с 40 до 650 сотрудников, ускорил процесс проектирования и заявил, что в будущем городские постройки должны «воплощать растущее благосостояние социалистического общества» и отражать высокий статус рабочего класса. Началась новая, «монументальная» фаза строительства. Многоквартирные дома связывались друг с другом высокими арками. Дверные проемы украшались колоннами. На фасадах, порой беспорядочно, устанавливались элементы, напоминавшие о классической традиции в немецком искусстве, которая объявлялась самым «прогрессивным» периодом в культурной жизни страны. Сердцем нового города был завод: хотя предприятие отделялось от жилых массивов зеленой зоной, заводские ворота были видны со всех главных улиц — подобно тому как берлинцы могли созерцать Бранденбургские ворота с самого дальнего конца Унтер-ден-Линден. До 1981 года в городе не было построено ни одной церкви; вместо этого Лойхт спроектировал городскую ратушу со шпилем.

Строительство Новой Гуты следовало аналогичному принципу. На раннем этапе городским архитекторам хотелось оформить «город будущего» в том стиле, которому они следовали до войны. В Польше в этой роли выступал не стиль a la Bauhaus, а скорее пригородная застройка Британии образца 1920–1930-х годов: одноэтажные или двухэтажные здания, окруженные зелеными газонами и деревьями. И хотя это никак не вписывалось в идеалы социалистического реализма, несколько таких проектов удалось завершить. Впрочем, и в Новой Гуте настроение изменилось достаточно быстро: партийные власти раскритиковали эти начинания за недостаток идейности и несоответствие польскому национальному характеру.

В Варшаве с необычайной быстротой и в атмосфере полной секретности был разработан новый план застройки. До официального обнародования эти бумаги не видел никто, а в Краков их доставили под вооруженной охраной[1105]. Подобно советским архитекторам, которые украсили варшавский Дворец культуры и науки декоративными элементами Ренессанса, архитекторы Новой Гуты тоже решили, что эпохой, когда Польша являлась «наиболее польской», был XVI век. В то время как настоящие краковские постройки XVI века оказывались под угрозой из-за строительства вредного производства, Новую Гуту украсило неоренессансное здание заводоуправления, декорированное изысканным зубчатым фасадом. За образец для местной ратуши взяли здание ратуши ренессансного города Замощ, расположенного на юго-востоке Польши, но она так и не была построена. Подобно Сталинштадту, Новая Гута стала первым за многие века польским городом, спроектированным без церкви.

Не менее грандиозные проекты разрабатывались и для венгерского Сталинвароша. Согласно планам, в городе предстояло разместить: общественные столовые, где люди могли бы коллективно питаться вместо того, чтобы готовить дома; ясли и другие дошкольные учреждения, расположенные в пешей доступности; театры и спортивные залы в пределах досягаемости. Населению требовались также публичные пространства, где оно могло бы собираться, чтобы выразить любовь к режиму. Исходя из этого, городские архитекторы запланировали строительство широкого бульвара — улицы Сталина, — который должен был протянуться от завода к центральной площади и идеально подходил бы для первомайских парадов. Одной из своих сторон площадь была обращена к Дунаю, а в ее центре располагалось колоссальное изваяние Сталина[1106].

Убранство новых городов было заботой не только архитекторов. По словам Лойхта, «социалистические города» должны были выступать «зримым выражением экономического и культурного подъема Германской Демократической Республики». Прямо или косвенно они должны были отражать перспективу более высокого уровня благосостояния. Трудящиеся в тот момент могли проживать в примитивных бараках, которые так ужасали Юлию Коллар, но все они были убеждены, что это временные трудности. «С самого начала мы знали и верили в то, что своим трудом заработаем себе квартиру, даже если об этом не говорилось вслух», — вспоминала одна немка[1107]. Другая в интервью городской газете рассказывала, что ее понимание «социалистического города» предполагает «много света, зелени, воздуха и свободного пространства повсюду»[1108]. В Сталинвароше власти поставили перед собой впечатляющую задачу вводить в строй тысячу новых квартир ежемесячно, не забывая при этом и об обустройстве зеленых парковых зон[1109].

Ожидания и без того были высоки, а власти делали их еще выше. По их мнению, квартир для рабочих должно быть не просто много: они должны быть большими, просторными и оснащенными всем, что требуется для комфортной жизни. После визита Ульбрихта в Сталинштадт в 1952 году руководители городского строительства приняли документ, согласно которому высоту потолков в квартирах