состоял лишь из одной улицы. Повседневность прочих городских районов этого города, как и жилых кварталов Сталинштадта и Новой Гуты, выглядела совсем иначе.

Первое десятилетие своего существования социалистические города отметили необычайными успехами: каждый из них рос фантастическими темпами. В Новой Гуте, основанной в 1949 году, к концу 1950-го проживали 18 800 жителей, а к 1960 году — уже 101 900[1132]. Сталинварош с конца 1950 года всего за год увеличил численность жителей больше чем вдвое — с 5860 до 14 708 человек[1133]. Сталинштадт, где в 1952 году было 2400 горожан, в 1955 году достиг отметки в 15 150 жителей. В любой развивающейся стране такой быстрый рост гарантировал хаос, дезорганизацию, управленческие ошибки, а возможно, и что-то худшее. Так и получилось во всех упомянутых случаях. Как вспоминал Юзеф Тейхма, «все это было… поразительно примитивно».

Тейхма прибыл в Новую Гуту в 1951 году, когда ему исполнилось двадцать четыре года — в том же году он участвовал и в берлинском фестивале молодежи и студентов. Родившись в крестьянской семье в забытой богом деревеньке на юго-востоке Польши, юноша смог получить высшее образование благодаря тому, что теперь оно стало бесплатным; при сохранении довоенных порядков родители никогда не сумели бы его выучить. Будучи студентом, он вступил в молодежную организацию Крестьянской партии, а когда в 1948 году она объединилась с Союзом польской молодежи, автоматически стал его членом. Талантливому и преисполненному энтузиазма юноше быстро предложили работу в штаб-квартире Союза в Варшаве. И хотя он надеялся поступить в университет, это намерение отступило перед другими, более неотложными задачами. Глава варшавской кадровой службы партии неожиданно позвонил ему в офис, предложив возглавить открываемое в спешном порядке отделение Союза польской молодежи в Новой Гуте. Юноша согласился. Вот так, вспоминал он, «мне пришлось стать лидером многих тысяч молодых людей: я нес ответственность за их образование, культуру, спорт — за все»[1134].

Тейхма занимался этим делом три года, на протяжении которых он постоянно сталкивался «с серьезными трудностями, сопровождавшими перемещение молодых людей из села на большие заводы». Многие из новых обитателей Новой Гуты были безграмотными или полуграмотными. Они ни разу не выезжали за пределы своих деревень, никогда не отрывались от своих семей, ничего не знали о внешнем мире. Молодой руководитель, впрочем, не видел в этом непреодолимой проблемы. Ведь он и сам был выходцем из глухой деревни, а скромный «угол», занимаемый им в рабочем общежитии, был роскошнее, чем любое жилье, которое он знал прежде: «Здесь были вода и электричество». Кроме того, у него была секретарша и жалованье, выплачиваемое Союзом польской молодежи, которое делало его независимым от заводского начальства.

На первых порах новая жизнь казалась ему чрезвычайно интересной. Хотя в Варшаве Тейхма получил подробные инструкции, касающиеся того, как организовывать лекции и демонстрации, он любил проявлять самостоятельность. Молодой комсомольский лидер расхаживал по строительной площадке, «интересуясь, как молодежи работается, вмешиваясь и внося предложения, навещая столовые и образовательные учреждения». О своих выводах он сообщал руководителям стройки, обосновывая предлагаемые им новации. Чтобы рабочие после завершения трудового дня не били баклуши, он договорился о доставке их на строительных грузовиках в Краков, где многие впервые в жизни посетили театр. По его приглашению в Новую Гуту приезжали известные писатели, художники и поэты, искавшие здесь творческого вдохновения. Одновременно Тейхма следил за тем, как выполняются производственные нормы, и замечал тех, кто перевыполняет их. Следуя духу времени, он поощрял «социалистическое соревнование» и награждал победителей. «Многие относились к соревнованию с заинтересованностью и очень старались стать передовиками, — вспоминает он. — Но, конечно, в жизни это выглядело не так, как в выпусках новостей».

Очень скоро работа начала разочаровывать молодежного вожака. Некоторые из его подопечных ценили его усилия, желали расширять свой кругозор, изучали историю рабочего движения, знакомились с театральной и литературной жизнью. Но зато другие не только не поддавались его стараниям, но и активно противодействовали им. Многие из них «вообще не имели представления о культурных стандартах. У них не было тяги ни к образованию, ни к высоким материям. Они постоянно пили и получали удовольствие в драках. Ничего из того, что мы хотели им дать, этим людям было не нужно».

Тейхма был не единственным, кто пришел к такому заключению. В 1955 году, когда уже умер Сталин, а пресса стала гораздо свободнее, молодой журналист Рышард Капущинский посетил Новую Гуту по заданию газеты Sztandar Młodych, официального органа Союза польской молодежи. В только что выстроенных многоэтажных жилых домах он встретил много людей, которые были вполне удовлетворены своим положением. «Я здесь уже два года и не собираюсь никуда уезжать», — говорил журналисту один из них. Но зато в бараках на окраинах города Капущинский обнаружил не только жуткие бытовые условия, достойные Дантова ада, но и первые признаки нарождающегося класса новых неимущих: «Недавно четырнадцатилетняя девчушка наградила венерической болезнью целую роту здешних парней. Когда мы встретились, она рассказывала о своем достижении с такой вульгарностью, что нас чуть не стошнило. Таких девушек здесь множество, хотя не все из них так молоды: чтобы их увидеть, достаточно сходить в Могильский лес или в местные бары… В Новой Гуте есть такие квартиры, где в одной комнате мать берет с мужчин деньги, а в другой дочь их ублажает, причем такие случаи вовсе не единичны… Посмотрите на жизнь местного молодого рабочего. Он встает спозаранку и отправляется на комбинат. Домой возвращается в три часа. Именно так: в три его день заканчивается. Я походил вокруг общежитий, где живут такие люди. Я заглядывал в их комнаты. Они сидят там. Фактически это единственный вид деятельности, которым они занимаются дома. Они молчат, потому что о чем разговаривать? Они могли бы почитать, но здесь это не принято; они могли бы попеть, но это мешает соседям; они могли бы подраться, но им не хочется. И поэтому они просто — сидят. Самые беспокойные из них бесцельно болтаются по улицам. Черт возьми, куда бы пойти и чем бы заполнить оставшуюся половину дня? Здесь много баров, но одним они опротивели, а у других нет денег. А больше тут ничего и нет…»[1135]

Аналогичные наблюдения делал и Тейхма. Он пытался втягивать в коллективные обсуждения местных проблем наиболее апатичных рабочих, но, несмотря на то что они с готовностью жаловались на условия труда, заставить их говорить о чем-нибудь еще ему не удавалось. На встречах с известными писателями они в основном сидели молча, как будто бы ожидая наставлений от пришельцев из другого мира. Тейхма заранее