— Мы сходим проведать Диму, — произнес Альгидрас и коснулся плеча Алвара. — Княжич, я верю тебе, потому что вижу, что ты на нашей стороне, но если ты ее обидишь… — он указал на меня.

— Ох, хванец, после таких слов так и тянет на глупое, — рассмеялся Миролюб.

— Ну, прекрати, — попросила я. — Нам сейчас только этого не хватало.

— Не обижу ни словом, ни делом. Клянусь, — Миролюб потянулся за кинжалом.

Я ожидала, что Альгидрас его остановит, поверив на слово, но тот промолчал, и Миролюбу пришлось доставать кинжал и клясться на нем. Меча при нем почему-то не было.

— А где твой меч? — спросила я, когда Альгидрас с Алваром скрылись в саду.

— По законам гостеприимства я не могу носить его здесь.

— А ты не боишься ходить вот так по острову?

Миролюб качнул головой.

— Мы нужны для обряда. Значит, нам не дадут погибнуть.

— Что будет в обряде, Миролюб? Объясни хоть ты, а то эти двое молчат, как заколдованные.

— Молчат? — живо поинтересовался Миролюб. — Почему молчит хванец, понятно. Но вот чем взяли савойца? Или же это их парные стихии?..

Миролюб задумчиво посмотрел на тропку, по которой ушли Альгидрас с Алваром.

— Ну хоть ты-то не начинай говорить загадками, — взмолилась я.

— Я не знаю точно, но, верно, хванец связан клятвой. Савоец, скорее всего, тоже.

— Какой клятвой?

— Клятвой молчания. А она на то и есть, чтобы о ней молчать.

— Но для чего?

— Сумиран не стал бы помогать им просто так. За ту помощь они уплатили высокую цену. Тебя не удивляет, что хванец отправился за тобой, нашел тебя, вернул сюда, ты жива-здорова, сын при тебе и все добром складывается?

— Ну, не слишком-то и добром. Я не хотела сюда отправляться. Мне и в моем мире чудесно жилось, — вздохнула я.

Миролюб улыбнулся одним уголком губ.

— Диву даюсь, как твой хванец еще в живых да при уме остался.

— Ты про что?

— Не думаю я, что ты сразу его во всем слушаться стала да делать все так, как он скажет.

Я на миг опустила взгляд, потому что крыть было нечем.

— Миролюб, а почему эту клятву нельзя нарушить?

Миролюб посмотрел на меня так, будто я сморозила несусветную глупость, хотя уж он-то, по-моему, как раз был из тех, кто мог любую клятву вывернуть так, как ему нужно.

— Клятвы не нарушают, ясно солнышко.

— Ну давай отставим эти ваши воинские правила и поговорим начистоту, — предложила я. — Прости, что напоминаю, но ты однажды вышел биться на священный бой, хотя лгал.

Миролюб смотрел на меня очень серьезно, когда произнес:

— Если идешь против богов, должен быть готов платить свою цену. Я был готов. Хванец — нет.

— А как ты думаешь, что за цена у него? — спросила я.

Мне хотелось услышать то, что скажет на этот счет Миролюб.

— Думаю, сын, — произнес Миролюб.

— Неужели ты правда думаешь, что ребенок может умереть от нарушенной клятвы?

— Еще как, — ответил Миролюб и, вероятно, заметив недоверие в моем взгляде, пояснил: — Помнишь, как по пути из Каменицы воин огня у савойцев стихию вырывал? Как они едва не полегли там? И это взрослые воины. А представь дитенку такое пережить? Так что хванец не может оступиться. Как я понял, для Истинных мало значат расстояния. Коль решат наказать, все одно дотянутся.

Я кивнула, признавая его правоту.

— А ты, получается, за сына не боялся, раз против богов пошел? — уточнила я, чувствуя, как засосало под ложечкой.

Видеть подобные бессердечность и подлость в Миролюбе я по-прежнему не была готова.

— Добруш — непризнанный сын. К тому же, может, и не мой вовсе, — небрежно пожал плечами Миролюб.

— Как это? — не поняла я.

— Непризнанный перед богами сын — он и не сын вовсе. Я не мог себе позволить быть связанным. Мой путь — путь одного.

— Ты не признал его, чтобы не быть связанным или чтобы не причинить зло ему?

— А это две стороны одной монеты, — негромко произнес Миролюб.

— То есть, когда ты говорил, что он, может, не сын, ты имел в виду, что он непризнанный?

Миролюб несколько секунд меня внимательно рассматривал.

— Улада — не ты, ясно солнышко, и не Златка, — наконец произнес он. — Это вы за одним мужчиной мира не видите, а Улада другая. Я не знаю, отец ли я Добрушу, но я убью любого, кто посмеет его обидеть.

Я неловко кашлянула и уточнила:

— И тебя это не смущает?

Миролюб пожал плечами.

— Улада хотела дитя, хотела лучшей жизни себе и своей семье. Она все это получила. Я дитя не хотел, но мальчонка живет в княжеском тереме, и все знают, что он родился у той, которая когда-то была со мной. Люду того хватает, а меня пересуды не заботят. Если он вправду мой сын, я все одно не смогу дать ему больше, чем уже дал. Законным он не станет. Если он мне не кровный, то беды в том не вижу. Не я первый, не я последний. Улада не жена мне, чтобы о том думать. Семьей мы как не жили, так и не живем, а мальчонка так и вовсе ни в чем не виноват. И даже лучше, коль не кровным окажется. Они вон как с детьми…

Миролюб, нахмурившись, скользнул взглядом по большому кусту, как будто ожидал увидеть за ним кого-то из основателей. Я покачала головой, понимая, что, вероятно, он никогда не перестанет меня удивлять.

— А ты что-нибудь знаешь про то, что должно здесь случиться? А то сперва мне было сказано, что для обряда основателям нужен мой сын, потом Алвар сказал, что, может быть, главную роль сыграю я сама, но объяснить ничего так и не объяснил. Хоть ты расскажи, что знаешь. Ты-то клятвами, надеюсь, не связан?

— Боги миловали, — усмехнулся Миролюб. — Я не просил ничего у сильных, и они не требовали платы. Из того, что я знаю от савойца: Альтар оставил вам с хванцем один открытый путь — на остров, где сбудутся пророчества. Сам он, верно, придет тем же путем. Признаться, я не ожидал, что остров будет обжитой. Мне кажется глупостью затевать обряд там, где есть те, кто может волей или неволей помешать. Если верить картам, здесь тех островов точно бисера рассыпано по морю. Почему именно этот? Хотя, может, потому, что здесь живут те, кто верой и правдой служат Сумирану?

— До сих пор не могу в это поверить, — вздохнула я. — Столько народу погубили, а с виду обычные люди.

— Я много о том думал. Во мне самом сила спит, я не чувствую ее. Но если бы чувствовал так, как хванец или савоец... Это ведь умом тронешься от той вечной жажды. Они ведь себе не принадлежат, и справляться с этим… врагу не пожелаешь. Они ведь, святыни эти, такое могут!.. Я видел силу Девы. Знала бы ты, как страшно мы шли сюда, — неожиданно произнес Миролюб, невидящим взором уставившись прямо перед собой. — От нас не зависело ни-че-го. Мой кормчий поседел за день. Он поворачивает кормило, а оно вырывается из рук, и лодья идет в другую сторону.