Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Абдус пошел и рассказал все, как было. Эмир спросил, в каком состоянии ходжа. «Он болен, — ответил Абдус, — я узнавал у лекаря. [Тот] говорит, что наступила слабость и к тому еще две-три болезни. Излечить их трудно, ежели он от них избавится, то будет необычайно». — «Надобно сказать Бу-л-Касиму Кесиру, чтобы он сдался, — промолвил эмир, — не упорствовал бы и не упрямился, дабы его не огорчать. Мы на этой неделе поедем в Нишабур; Бу-л-Касиму с ходжой надо остаться здесь, [посмотрим] каково будет состояние болезни». С этой надеждой Бу-л-Касим вновь обрел жизнь.
/365/ Восемнадцатого числа месяца мухаррама[806] султан выехал из Герата в Нишабур. Ходжа со всеми чиновниками остался в Герате, Первого числа месяца сафара[807] эмир расположился в Шадьяхе. В тот день стояла сильная стужа и было много снега. [Государь] дал распоряжение, чтобы висаки гулямов и дворцовых людей построили в Нишабуре поближе к нему, а подальше расположили бы челядь.
В субботу прибыла спешная почта из Герата, что ходжа Ахмед, сын Хасана, через неделю после отбытия высочайшего знамени отошел [в иной мир], после того как обидел многих чиновников. Наставник мой, прочитав письмо, пошел к эмиру, представил письмо и сказал: «Да будет государю мира жизнь долгая — досточтимый ходжа Ахмед приказал долго жить Высокому собранию». «Жаль, — промолвил эмир, — Ахмед единственный человек [нашего] времени, редко бывает такой, как он». [Государь] очень жалел и скорбел и сказал: «Ежели бы его продали обратно, мы не пожалели бы никаких сокровищ для него». Бу Наср ответил: «Сему слуге довольно счастья было умереть в благосклонности [к нему] государя». [Затем] он пошел в диван, час-другой провел в размышлении и на смерть [ходжи] сочинил стихи. Вместе с другими [моими] бумагами они утрачены, но в памяти у меня остался один стих:
*О объявляющий смерть затмением солнца и месяца,
Ты возвестил утрату, омрачение и скорбь!*
Со смертью этого вельможи умерли доблесть, благочестие, способность и великодушие. Сей мир не вечен для прохожего, все мы [лишь] на стоянке каравана и уйдем один вслед за другим, никто здесь не останется. Жить надобно так, чтобы после смерти за человека молились. Ходжа Бу Наср, оплакавший этого вельможу в стихах, тоже скончался в Герате. Я расскажу [об этом] в своем месте. Сын Руми в этом смысле прекрасно сказал стихи:
*Время отнимет все мне доверенное
И нет в вещах благ, данных и отнятых,
Оно облекло меня в одеяние юности и речи
И то, чем облекло, похитило скоро*.
/366/ Я удивляюсь алчности людей и спорам друг с другом, множеству золота и страданию, почитанию и униженности, ведь голодного нищего, несчастного и стонущего, и богача, [владеющего] всеми благами, когда придет смерть, не отличить друг от друга. Человек — тот, коего имя после смерти остается в живых. Рудаки сочинил кыт'у:
Долга ли жизнь иль коротка она,
Ведь все равно придется умереть —
Смотается с катушки наконец
Нить жизни, будь она даже предлинной.
Живи ты хоть в несчастье и невзгодах
Или в спокойствии, богато, в холе,
Мирись хоть с самой малой долей мира,
Хоть захвати от Рея до Тараза, —
Все это для души лишь суета.
Что значит сон — одно воображенье!
Все в день кончины станет безразлично,
Ты друг от друга их не отличишь!
Когда эмир кончил прием, он остался с вельможами и столпами [царства], с сипахсаларом Али Дая, старшим хаджибом Бильга-тегином, аризом Бу-л-Фатхом Рази, Бу Сахлем Хамдеви и Бу Насром Мишканом и затем сказал: «Ходжа Ахмед скончался. То был старец мудрый, издавна вельможный; нас он не заставлял ломать голову. Обязательно нужен везир, потому что без посредника дело не пойдет прямо. Кого вы знаете, кто бы мог возглавить эту большую должность? Они ответили: «Государь знает слуг как своих, так и тех, коих возвысил покойный эмир. Кого [государь] назначит, тому все будут повиноваться и блюсти величие его должности; никто не осмелится возразить против высочайшего мнения государя». «Ступайте туда и сядьте без посторонних, где место дебиров». Они уселись в тереме посередине сада, где было место дебиров посольского дивана.
[Эмир] позвал Бу Насра обратно и сказал: «В то время, когда мой отец посадил Ахмеда, он назвал несколько имен, которые были поставлены выше Хасанека, скажи, кто они?» Бу Наср ответил: «Бу-л-Хаеан Сейяри, но султан Махмуд заметил: «Человек он способный, но его высокий рост и чалму я не люблю, ему быть сахиб-диваном, ибо есть в нем способность и честность». О Тахире Мустовфи эмир сказал, что он-де из всех /367/ самый достойный, однако медлителен, а я тороплив, рассержусь, а у него руки-ноги отнимаются. У Бу-л-Хасана Укайли есть достоинство и способность, однако он деревенщина, но [умеет] передать устные сообщения, которые я посылаю, а к тому что он разговаривает неотесанно, я привык; получив ответ, он принесет[808]. Бу Сахль Хамдеви возвышен нами, он долго был помощником Ахмеда, сына Хасана, однако еще молод, ему надобно еще некоторое время побыть помощником, покуда поболее образуется, тогда он будет стоить важного дела и должности в Газне, а область эта очень велика. Нужен человек, который нас не заставлял бы ломать голову. Хасан приобрел значение, но не знает счетоводства и письмоводства, но его наместники правят должность [сахиб-дивана] в Нишабуре они могут благодаря его силе. Достойней всех Ахмед, сын Абдаида. Таких как он у Алтунташа больше нет, а Хорезм страна общая. Таково положение с этим народом, да будет долгой жизнь государя. В конце концов султан назначил [везиром] Хасанека, но потом каялся. Все они и по сейчас живы, кроме Хасанека. Но у государя ведь есть и свои стоящие рабы и слуги». «Нужно написать имен всех людей и представить вельможам», — сказал эмир. Бу Наср написал и пошел к ним. Они ответили: «Один достойней другого, государь кого надобно облечет доверием». Эмир сказал Бу Насру: «Бу-л-Хасан Сейяри исправляет должность сахиб-дивана Рея и Джибаля и благодоря ему это дело приведено в порядок. Бу Сахль Хамдеви отправился в Рей, потому что от дебира Тахира кроме пьянства и легкомыслия ничего не получается. Тахир Мустовфи годится для счетного