— Неважно, Бастерхази. — Она повелительно подняла руку. — Я не хочу воевать с тобой, но и верить тебе я не могу.

— Я никогда не причинял тебе зла и не причиню, видят…

— Не смей! — оборвала его Шуалейда. — Не смей разбрасываться клятвами! Не смей оскорблять Двуединых!

Бастерхази отшатнулся, словно она его ударила.

Наверное, так оно и было, но Шуалейда уже не могла остановиться. Не сейчас. Не когда она наконец-то могла высказать ему все, все что кипело и жгло ее изнутри эти проклятые месяцы, что не давало ей свободно дышать, все что рвалось из нее — и уже изорвало ее саму на кровоточащие кусочки.

— Ты клялся любить Дайма, и что ты сделал? Ты почти убил его! Ты! Там, у позорного столба! Ты стал его палачом! Ты не остановил Люкреса, ты не отказался… ты… эта плеть в твоих руках… ты наслаждался его болью! Ты… убирайся сейчас же! — последние слова она кричала сквозь наконец-то полившиеся слезы. — Я ненавижу тебя, мразь! Предатель! Я никогда, слышишь, никогда тебя не прощу! Я хочу чтоб ты сдох, видят Дву…

Ее прервала жесткая рука, зажавшая ей рот, и тихое шипение сквозь зубы:

— Не разбрасывайся клятвами, девочка. Потом сложно будет передумать.

Разумеется, она укусила его за пальцы и вырвалась. И отшвырнула его самого — к послушно раскрывшимся дверям в приемную.

— Заткнись и убирайся, троллья отрыжка, — идеально ровным тоном велела она упавшему на колени и врезавшемуся в дверной косяк темному шеру, хотя на самом деле ей хотелось сломать его, порвать на кусочки, растоптать и уничтожить вместе со всей той болью, что он ей причинил.

Фрейлины в приемной смотрели на нее и на Бастерхази во все глаза, при этом зажимая рты ладонями и пытаясь спрятаться друг за друга.

— Раз ты так хочешь, я уйду, — каким-то неживым голосом сказал темный шер и поднялся с колен, придерживаясь все за тот же косяк. Тьма плескалась вокруг него рваными клочьями, и огонь казался выплескивающейся из ран кровью, и весь он был угловатым и тусклым, похожим на сломанную куклу. — Только послушай меня. Ради твоей же безопасности.

— Опять угрозы? — усмехнулась Шуалейда и нежно-нежно прошипела: — Как быс-стро кончилос-с-с твое раскаяние, мой темный ш-шер.

— Не угрозы. Не от меня. Твой раб, он жив?.. ну да, ты же… — Бастерхази болезненно дернулся, опять уставившись на оставленные Тигренком метки страсти. — Он — мастер теней и пришел за тобой. Не жди, пока он убьет тебя.

Шуалейда на мгновение замерла, не веря своим ушам. Даже головой встряхнула. Это же надо придумать такую чушь! А Бастерхази продолжил, торопливо и горячо:

— Тебе не обязательно самой. Отдай его мне, я избавлю тебя…

— Просто убирайся, — устало приказала она, не дослушав. — И никогда, слышишь, никогда больше не подходи ко мне.

— Послушай, просто отдай его мне и забудь о нем. Если не веришь мне, спроси у Герашана. На них обоих тоже был заказ.

— А ты был так любезен, что предупредил Энрике? — иронично подняла бровь Шу. — Да ты просто само воплощение добра и света.

Бастерхази лишь передернул плечами, коротко и неуклюже поклонился — и ушел. Просто ушел, не порталом и без столь им любимых красивых эффектов вроде развевающихся за спиной черно-алых крыльев. Фрейлины порскнули с его пути, словно испуганные мыши, и попытались забиться по углам.

— В последний час вы спали. Все что вы видели — сон, он забудется через пару минут, — велела Шу.

Обе фрейлины на мгновение окутались фиолетовой дымкой, их лица просветлели, глаза подернулись сонной поволокой. Одна что-то собралась сказать Шуалейде, но не успела.

Повинуясь взмаху руки, двери в приемную снова закрылись. А сама Шуалейда, глубоко вдохнув и выдохнув, пошла наверх. К своему золотому шеру. Она сделала выбор, и сделать его оказалось намного проще, чем она боялась.

Прошлое осталось в прошлом вместе со всеми своими искушениями, болью и ложью.

Конечно, вместе с темным шером Бастерхази там остался и светлый шер Дюбрайн… но… вообще-то ее терзания на тему жив ли он не имели никакого смысла. Он — жив. Она знает совершенно точно. Так же в точности она узнала бы о его смерти ровно в тот момент, как он умер. Просто ей не хотелось верить, что он по собственной воле ни разу за эти месяцы не связался с ней. Не ответил ни на один вызов. Ни на одно письмо, переданное через Конвент и МБ. Ей было слишком страшно и больно признать, что он сам отказался от нее, вот она и придумывала ему оправдания.

Но на самом деле, если бы полковнику Дюбрайну было не все равно — уж как-нибудь он нашел бы способ дать о себе знать. Все же шер второй категории, любимый ученик Светлейшего и прочая, прочая. В его распоряжении далеко не только зеркало связи. В конце концов, можно просто написать пару слов вроде: «Дорогая, я жив и по-прежнему люблю тебя. Когда-нибудь непременно вернусь», — и отправить имперской почтой, как делают обычные люди. Почти за полгода оно бы дошло даже из Хмирны. Раза два туда и обратно.

Так что ей совсем не нужно чувствовать себя виноватой. Ни перед кем. И перед Тигренком в том числе. То, что она не выложила ему весь свой план — нормально. Никакого недоверия. Просто… просто времени нет. Так — быстрее и надежнее. Без лишних разговоров. Без никому не нужных обещаний. Он просто с ней. А она — с ним. Это идеально просто и правильно, и так будет оставаться и дальше, потому что он и сам понимает — что именно так правильно.

Потому что она любит его, а он — ее. Слова тут не нужны.

Хотя она, без сомнения, совсем скоро вернет ему дар речи. Как только он сделает то, что нужно, с этой дурочкой Ландеха. У него гениально выходят импровизации. Наверняка намного лучше, чем действия по предварительному плану. Иначе бы он никогда не попался в руки служителей закона и не был бы приговорен к повешению, не так ли?

Впрочем…

Кем он был раньше, совершенно неважно.

Примерно так же неважно, как последняя ложь Бастерхази, в которую тот умудрился как-то поверить сам. Чушь. Бред. Светлые шеры не бывают мастерами теней. Это закон Двуединых.

Примерно как «темные шеры не бывают добрыми». Как бы ни хотелось обратного. Как бы ни болело обманутое сердце одной глупой принцессы, поверившей в любовь.

Спасибо вам, Двуединые, что дали ей Тигренка! Не будь его, она бы наверняка поддалась. Простила бы. Позволила себе любить темного шера снова. И все это закончилось бы крайне печально.

Ведь она же поступила правильно?

…его кровь это магия творчества, самая близкая к чистой любви. Легенды многих народов упоминают Золотого Дракона как первого, кто дал людям музыку. Также существует легенда о том, что он единственный из Драконов, отказавшийся от бессмертия и могущества ради музыки и любви к людям. Отдав свои крылья, он скитается по миру, даря людям свет и надежду. Он может оказаться любым из менестрелей, сказителей или бродячих артистов, которые повстречаются вам на пути. Именно поэтому все люди искусства — под его покровительством, и обидеть художника, артиста, скульптора, поэта или музыканта считается вернейшим способом заслужить немилость Двуединых.