Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наплыв
6. Волчья яма
На фоне туши убитого оленя – силуэт огромного косматого волка на серебряной цепи. Он медленно поднимается – в его глазах светится больше разума, чем у обычного животного, – и смотрит через пространство на светящееся окно замка на горе. Затем он воет – дитя ночи, создающее прекрасную песню.
Наплыв
7. Край рва
Медленно проползает броненосец – словно огромный жук. В мутной воде отражается освещенное окно.
Наплыв
8. Ров
Наклоненные копья просели. На поверхности воды плавает старая тетрадь – ее страницы покрыты стенографическими записями. Когда тетрадь проплывает через экран, на ее месте вновь видно отражение замкового окна, ближе, чем в предыдущей сцене.
Наплыв
9. Подъемный мост
Перекинут через широкий ров – теперь застоявшийся и поросший травой. Мы пересекаем его и сквозь огромные, скругленные ворота выходим в симметричный внутренний двор – возможно, шириной в тридцать футов и сотню ярдов глубиной, до самой стены замка. Давайте посмотрим, как Толанд удержит все это в фокусе. Ландшафтная архитектура вокруг веками была самой обычной и довольно неряшливой. Но именно этот двор содержится в превосходном состоянии. Пока камера движется вперед к освещенному окну, в фокусе появляются редкие и экзотические растения всех сортов: марифаза люпино люмино – светящийся волчий цветок, странные орхидеи, одриенсис малый, триффидус целестус. Главная черта сада – почти чрезмерное буйство отчаянно размножающихся растений, обреченных на увядание. Пещера горного короля, ночь, когда умер последний тролль. Некоторые растения внезапно стегают плетями стеблей, будто обороняясь.
Наплыв
10. Окно
Камера наплывает до тех пор, пока оконная рама не заполняет экран. Внезапно свет внутри гаснет. Это останавливает движение камеры и обрывает музыку (Бернард Херрманн), что сопровождала все сцены. В оконном стекле мы видим отражение сурового, мрачного горного пейзажа владений Дракулы позади нас и тусклый рассвет.
Наплыв
11. В коридоре замка Дракулы, тусклый рассвет, 1885 год.
Зеркала в богатых рамах висят по обе стороны коридора, отражаясь друг в друге в бесконечность. Массивный темный силуэт – Дракула – медленно идет по коридору, отягощенный годами. Он останавливается, чтобы посмотреть в зеркало, но там нет его отражения, запечатленного в бесконечности. В конце концов оказывается, что графа просто там нет.
Наплыв
12. В усыпальнице Дракулы, тусклый рассвет, 1885 год.
Очень дальний план – огромный катафалк Дракулы на фоне громадного окна.
Наплыв
13. В усыпальнице Дракулы, тусклый рассвет, 1885 год.
Глаз. Невероятного размера. Огромные кровавые слезы, в которых отражаются придвигающиеся фигуры с поднятым оружием. Позвякивание бубенцов в музыке дает иронический намек на колокольчики в индийских храмах. Музыка замирает.
СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС ДРАКУЛЫ:
– Кровь Розы!
Камера отдаляется, и становится виден налитый кровью глаз на лице старого Дракулы – его краденая молодость снова потеряна, серая, как у мумии, кожа напоминает пергамент и трескается на морщинках вокруг глаз. Клыки, слишком большие для его рта, растягивают губы и щеки, нос – словно бесформенный нарост. Вспышка – на экране, словно гильотина, опускается нож кукри, занесенный над шеей Дракулы. Голова отделяется от шеи и, подпрыгивая, скатывается по двум покрытым ковром ступеням, что ведут к катафалку. Камера следует за ней. Голова падает с последней ступени на мраморный пол и раскалывается. Растекающиеся ручейки крови поблескивают в первых лучах утреннего солнца. Эти лучи отбрасывают на пол угловатый узор, но внезапно его рассекают тысячи перекрестий света, когда с окна срывают пыльный занавес.
14. Подножие катафалка Дракулы
Камера очень близко. На фоне расшторенного окна мы можем видеть фигуру человека – он заносит над головой длинный охотничий нож. Камера движется вдоль катафалка, пока нож вонзается в сердце Дракулы, и останавливается на отделенной голове. Губы все еще шевелятся. Голос, словно могильный шепот.
СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС ДРАКУЛЫ:
– Кровь Розы!
При солнечном свете, на голову падает четкая тень в виде креста, и голова высыхает в клыкастый, безглазый череп.
Затемнение.
III
Актеры и исполнительский состав «Графа Дракулы» на январь 1940 года.
Производство компании Mercury Productions. Распространитель: RKO Radio Pictures. Исполнительный продюсер: Джордж Дж. Шефер. Продюсер: Орсон Уэллс. Директор: Орсон Уэллс. Сценарий: Герман Дж. Манкевич, Орсон Уэллс. По мотивам новеллы Брэма Стокера. Главный оператор: Грег Толанд. Редакторы: Марк Робсон, Роберт Вайс. Художественный директор: Ван Нест Полглейс. Специальные эффекты: Вернон Л. Уокер. Музыка: Бернард Херрманн.
Орсон Уэллс (Дракула), Джозеф Коттен (Джедедайя Ренфильд), Эверетт Слоун (Ван Хельсинг), Дороти Комингор (Мина Мюррей), Роберт Кут (Арти Холмвуд), Уильям Алленд (Джон Харкер), Агнес Мурхед (миссис Вестенра), Люсиль Болл (Люси), Джордж Кулурис (доктор Уолтер Паркер Сьюард), Пол Стюарт (Раймонд, служитель психиатрической клиники), Алан Лэдд (Квинси П. Моррис), Фортунио Бонанова (хозяин гостиницы в Быстрице), Владимир Соколов (вожак цыган), Долорес дель Рио, Рут Уоррик, Рита Канзино (невесты вампира), Гас Шиллинг (шкипер «Деметры»).
IV
– Мадемуазель Дьедонн, – проговорил голос из ее автоответчика – наполовину рычание, наполовину мурлыканье, – это Орсон Уэллс.
Голос звучал даже глубже, чем в тридцатых, когда Уэллс был звездой радио. Женевьева была в Америке на Хеллоуин в 1938-м, когда Уэллс и «Театр Ртути в эфире» в рамках образовательной программы «Ты находишься прямо там» транслировали свою постановку Г. Дж. Уэллса «Цветение необыкновенной орхидеи» и убедили половину восточного побережья с том, что страна погибает под натиском извивающихся цветов-вампиров. Она все еще помнила шепот: «Кто знает, какое зло притаилось в человеческих сердцах?», после которого последовало торжествующее заявление: «Тень знает!» – и тихое хихиканье, жутко перерастающее в злобный, маниакально-пронзительный смех безумца.
Когда она впервые встретилась с этим человеком в Риме, в 1959 году, его голос не разочаровал. И даже сейчас – записанный на дешевую пленку и проигранный через слабенький усилитель, он пробирал до глубины души. Даже расхваливая бренди или замороженный горох, голос оставался мощным инструментом. То, что Уэллсу приходилось соревноваться с подражателями Уэллса, чтобы получить работу в рекламе, было одной из трагедий современности. Но при этом она подозревала, что он получал немалую долю скрытого удовольствия от своей затянувшейся роли поверженного гиганта. В качестве актера лучше всего он играл сам себя. Даже оставляя сообщение на автоответчик, он интонировал фразы так, словно произносил речь со смертного одра в шекспировской трагедии – он отлично умел это делать.
