кое-что и от культуры. Подлинная культура немыслима без учёта оправданного разномыслия по одним и тем же вопросам (не исключая самых принципиальных и фундаментальных). Деятель культуры может иметь те или другие социально-политические взгляды, но он не вправе терять объемность, многосторонность видения, альтернативную «голой» партийности.

Так, отвечая на вопросы анкеты журнала «Вопросы литературы», И. Б. Роднянской, право, стоило бы задуматься над тем, за что, по каким конкретным основаниям Государственная Дума, состоящая из разных депутатских фракций, ставила вопрос об импичменте президента Ельцина. И почему далеко не все российские интеллигенты могут сказать о нём, как она: «Это моя власть». С. С. Аверинцев осознал необходимость такой саморефлексии (см. эпиграф к нашей статье), И. Б. Роднянская – к сожалению, нет.

Преодоление идейной замкнутости, «монологизма» и идеологизма – проблема многоаспектная, трудная. Трудная даже психологически. Ведь часто приходится перебарывать не только односторонность, тенденциозность оппонента, но и себя самого, своё собственное нежелание погружаться во враждебное, как бы против тебя лично заострённое содержание. Это никому и никогда не давалось легко, без усилий.

Как курьёз, приводят цитату из «Полемических красот» Н. Г. Чернышевского: «Я чувствую себя настолько выше мыслителей школы типа Юркевича, что решительно нелюбопытно мне знать их мнение обо мне». Статью такого оппонента, как П. Д. Юркевич, считал он, незачем и читать, зная наперёд, что в ней написано, – «по своим семинарским тетрадкам»1.

Другой по-своему яркий пример – Лев Толстой как читатель сочинений Ф. Ницше. В письме В. В. Стасову от 31 июля 1902 года писатель просил своего корреспондента прислать ему, с целью полемического опровержения, какую-нибудь яро-антихристианскую выдержку – ну, хотя бы, из сочинений Ницше. «Я читал Ницше, – извиняется Толстой, – но с таким отвращением, что не помню, где это сказано»2 (В самом деле, легко ли было христианину читать «Антихриста»?!)

Диссиденты советских лет оставили нам в наследство завет-традицию: категорический и полный отказ от идейно чуждой ин-

1 См.: Юркевич П. Д. Философские произведения. М.: Правда, 1990. С. 644.

2 Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка 1878–1906.[Л.:] Прибой, 1929. С. 277. формации. «До «перестройки», – почти что с гордостью пишет родственная им И. Б. Роднянская, – не читала советских газет и разве что слушала «вражеские голоса». («А теперь неотрывно слежу за прессой и новостными передачами по ТВ (по нескольку раз в день). Своего рода наркомания…»)[556].

Если бы мы последовали этой методе сегодня, то, конечно, не читали бы «Новый мир» и «Вопросы литературы», не смотрели бы телепрограммы «зубров СМИ» (выражение Роднянской). Диссидентские чувства нам очень понятны. Но мы всё-таки читаем, смотрим – и иногда бываем вознаграждены, находя в упомянутых журналах и программах то нечаянную крупицу истины, то дебют талантливого автора, то ссылку на малоизвестный источник, то, наконец, тексты, настолько по-своему показательные, что их грешно не обнародовать, не цитировать.

Слава Богу, что у публицистов из «25-ти процентов» гораздо меньше такого презрительного высокомерия, изоляционизма, сектантства. Да это и понятно: подавляющее большинство СМИ принадлежат не им; можно, конечно, закрыть глаза и заткнуть уши, но тогда останешься без информации вообще. Им приходится отцеживать предлагаемое «чуждыми» каналами, интерпретировать его по-своему, но всё-таки – смотреть, слушать, читать.

Мы попытались затронуть лишь одну составляющую раскола – духовную, обозначить лишь некоторые процессы и тенденции, характерные для современной культуры России. Именно те, которые считаем наиболее остро-актуальными, особенно важными, достойными самого серьёзного анализа и обсуждения.

Но что делать конкретно каждому из нас в ситуации гражданского раскола?

Идеологам, наверное, – продолжать поклоняться своим идеологическим богам, всегда наперёд и безошибочно зная, за кого надо голосовать (а за кого, соответственно, не надо).

Деятелю же культуры – служить, как и прежде, культуре, её субъекту-носителю – народу, и тем самым (если не побояться высоких слов) содействовать многоликой культуре человечества, её дальнейшему развитию. Это и будет, как мы полагаем, посильный личный вклад человека культуры в преодоление российского раскола. Мы имеем здесь в виду нечто близкое к тому, о чём говорил в своё время (применительно к писательству, искусству слова) Альбер Камю. «Каждый художник прикован сегодня к галере своего времени. Он должен смириться с этим, даже если ему не нравится, что там пахнет селёдкой, слишком много надсмотрщиков и в довершение всего курс взят неверный. Мы в открытом море. Художник, как и все, должен грести и, если удастся, не умереть, то есть продолжать жить и творить».[557]

2002, 2010

Человек эпохи «надлома империи»

Портрет позднесоветского интеллигента

Надлом Империи в субъектном ракурсе

Прошедшая недавно конференция – «Искусство эпохи надлома империи (1956–1991)» – вызвала немало споров и размышлений. Можно было, например, сконцентрировать свое внимание на искусстве как сугубо суверенном образовании, на его течениях, направлениях и формах, вынеся за скобки все социокультурные опосредования и детерминанты, приняв во внимание лишь хронологические рамки обсуждаемого периода. Но можно поступить и по-иному, сделав предметом изучения реальные связи, существующие между состоянием данного общества и его искусством. Мне, признаюсь, ближе вторая установка. А из всего многообразия внешних факторов, влияющих на искусство, меня более всего занимает социально-психологическая составляющая.

Устроители упомянутой конференции использовали выражение: «советская империя». Это влечет за собой целую вереницу не совсем простых вопросов. Был ли СССР империей? Насколько корректно такое его определение? Вообще, каковы отличительные признаки империи? Империя – понятие объективно-научное, или же оценочное, с печатью одиозности? И далее – все новые и новые вопросы: является ли атрибутом (неотъемлемым признаком) империи наличие у государства колоний, либо подчиненных всевластному центру региональных образований, либо просто зависимых от него государств? Насколько строго выдержаны в научном отношении термины, производные от основного – «имперский», «империалистический» и им подобные? Какие империи существовали в прошлом, а какие пребывают таковыми и сегодня? Какова роль империй в мировой и отечественной истории?

Анализ подобных вопросов я оставлю в стороне, полагая, что инициаторы конференции употребили указанное выражение в метафорическом смысле – как обозначение самого позднего, с какого-то момента необратимо-разрушительного, периода советской истории. (В аналогичном значении намереваюсь использовать данный термин и я).

Сама формулировка темы конференции уже на бессознательном уровне задает установку на рассмотрение периода 50-х – начала 90-х гг. в России как времени заката, или агонии, со всеми сопутствующими этому коннотациями и ассоциациями. Сколько империй сошли со сцены в совсем недавнее по историческим меркам время: австро-венгерская, британская, германская, российская Романовых! А затем и советская. Не собираясь и не призывая ностальгировать по этому поводу, хочу лишь напомнить, что, как показал исторический опыт, закаты империй в