полностью объять ускользающих от определения людей в квалификации их положения.

Именно существование открытой возможности для выдвижения такого обвинения, а также общее знание того, что невозможно прекратить раз и навсегда «расследование», придают вынесению суждения его конвенциональный характер, в том смысле, что каждый знает, что квалификации не могут полностью передать совершенное действие, или объять все действия, возможные в будущем.

Суждение: между властью и забыванием

Суждение, ставшее фактом, может быть всегда обличено как неоправданная попытка увековечить результат прошлого испытания, как попытка свести людей к одной квалификации и заключить их в границы установленных положений величия. Именно суждение, ставшее фактом, и разоблачается в термине «власть», имеющем негативное значение.

Обращение суждения в факт предполагает, что люди были сведены к своим способностям, которые были квалифицированы суждением, и что их действия могут контролироваться либо напрямую, что означает применение силы или насилия, либо косвенно путем диспозитива объектов, сдерживающих их. Критика власти направлена не только против заключения людей в строгом диспозитиве объектов, не допускающем переоценки, где действие людей сводится к действию пассивных агентов. Власть может быть также разоблачена в более скрытых формах. Так, даже если действие проходит через ряд испытаний, ничтожность объектов, имеющихся в распоряжении людей, может помешать проявлению их величия, что приводит к извечному повторению последствий прошлого испытания. В таком случае низкое положение не является прямым результатом дисциплинарного произвола власти. Как раз напротив, оно вписано в общее суждение, которого не может избежать и сам человек, поскольку он постоянно является объектом проверки. Поведение людей, находящихся в таком состоянии, нельзя описать в терминах действия, и оно может быть описано без ущерба для него в терминах силы. Именно так устанавливаются эквивалентности, необходимые для обобщения ситуации в терминах законов.

Прощение (pardon) представляет собой форму прекращения спора, отличную от вынесения суждения, поскольку оно предполагает отказ от квалификации способностей людей. Действительно, в случае прощения внимание переносится с оценки, предполагающей установление эквивалентностей, на индивидуальный подход к людям. Процесс прощения открывает возможность для забывания, позволяющего избежать обобщения прошлых действий, необходимого при вынесении суждения. В отличие от суждения, при прощении не выстраиваются ожидания, которые предполагали бы отсылку к квалифицированным способностям и, соответственно, к эквивалентностям. Прощение означает твердое решение прекратить «расследование», дисквалифицируя его. В этом смысле прощение более надежно, чем суждение. Прощение разрушает когнитивные операции сближения, необходимые для вынесения суждения, и подразумевает отказ от выстраивания перспективы или обобщения прошлых действий. Выражению прощения в форме эмоций чуждо использование языка, который всегда содержит в себе опасность сближения, и в особенности использование языка протокола, ориентированного на испытание справедливостью. Отсылка к объектам более не является уместной, поскольку она несет в себе эквивалентность, причастную к идентификации объектов и испытанию, придавшему им значение. Наконец, прощение может быть осуществлено только при личном присутствии людей и, соответственно, не может быть обобщено. Следовательно, после прощения действие вновь идет своим чередом без извлечения последствий из кризисной ситуации и без извлечения уроков из «расследования» и самого суждения.

Человечное отношение к суждению и толерантность в действии

О человечном отношении к суждению можно говорить тогда, когда стороны не стараются устранить беспокойство, зафиксировав определение людей в данном конкретном моменте. Человечное отношение предполагает (после вынесения суждения и по мере дальнейшего развития действия) признание критического противоречия между квалификацией положений людей и понятием человека, несводимого к своим квалификациям. Человечное отношение к суждению подразумевает, что все действия людей не рассматриваются как испытания. Иными словами, можно продолжать действие, не беспокоясь постоянно о его соответствии вынесенному суждению. Это требует толерантности к отклонениям, которые расцениваются так, как будто бы они не имели последствий. Толерантность понимается, таким образом, здесь не как нравственное поведение, а как прагматическое требование. Без него возвращение к действию затрудняется. Либо человек остается в постоянной настроенности на суждение, проявляющейся в подозрении, что препятствует его участию в действии и сближает его состояние с параноидным беспокойством, упомянутым выше. Либо при участии в действии он старается реализовать диспозитив объектов, строго соответствующий суждению, превращая каждое действие в испытание. Рассмотрим, к примеру, действия рабочих на конвейере. Координация здесь настолько настроена на инструменты со строго заданными качествами, что любое отклонение становится тотчас же заметным как неисправность. И его последствия для других не могут быть заглажены исправлениями. С точки зрения морали (и по сравнению с формой прощения), прагматическая толерантность предполагает терпение. Задерживая момент испытания, терпение позволяет преодолеть волю людей к знанию, которая побуждает к проведению «расследования» и вынесению суждения.

Анализ такой формы взаимоотношения людей, как толерантность, позволяет лучше понять положение акторов, несущих на себе бремя исправления инцидентов и отклонений, не обнаруживая его ни замечанием, ни извинением. Только когда накопленный груз начинает давать о себе знать и акторы начинают терять терпение перед нескончаемой чередой инцидентов, люди сближают данную ошибку с прошлыми ошибками, и происходит смещение ситуации в сторону оценки способностей людей. В первое время эта оценка носит частный характер («так не может больше продолжаться, он ни на что не годен»).

В модели действия, которую мы стараемся разработать, требования прагматики и этики сближаются. Она позволяет избежать сведения этики к вопросу о суждении, обращая внимание на то, как сами люди справляются с критическим напряжением между требованием формализованного суждения (при котором понятие «люди» и понятие «положения людей» смешиваются) и требованиями людей, настаивающих на необходимости свободного пространства для действий. Человеческие действия, при которых люди полностью отказывались бы от испытания и от суждения, можно было бы рассматривать как утопию. Но действия людей, которые бы постоянно контролировались и обобщались в ходе испытаний, можно было бы назвать поистине бесчеловечными. Прагматика действия должна давать отчет о различных переходах между моментами вовлеченности в действие и моментами снижения рефлексивности, которые проявляются в толерантности или локальном приспособлении к ситуации, а также моментами, которые могут принимать форму прощения (забывание), между моментами пересмотра и переоценки самого действия во время кризисной ситуации и моментами фиксации реальности в виде протокола.

Знание о действии

Подход, при котором основной фокус делается на анализе кризисной ситуации и выхода из нее при помощи протокола (именно этот подход мы использовали при построении модели обоснования справедливости), открывает возможность для анализа действия, который позволяет избежать проблем подходов, основанных на принципе интроспекции (выявление неявных намерений) или на механистической объективации действия в виде закономерных систем.

Действительно, кризис и суждение — это моменты, когда акторы демонстрируют и выражают в словесной форме свои действия. Они стараются обобщить и установить факты