Сефериса и композитора Теодоракиса было маловероятным. В 1944 г. Сеферис сохранял верность правительству, находившемуся под защитой Британии, а Теодоракис сражался на афинских улицах во главе отряда ЭЛАС. Пару лет спустя Сеферис опекал в афинских тавернах ученых и известных деятелей культуры, получавших британские стипендии, а Теодоракис скитался по островным тюрьмам. Сефериса не особенно интересовали мирские богатства или светский блеск, но он был послушным служащим правительства Греческого королевства. Теодоракис же в начале 1960-х гг. протестовал вместе с многими греческими левыми против богатства двора и того тлетворного консервативного влияния, которое он, по их мнению, распространял. У них была одна общая черта: оба происходили с восточных берегов Эгейского моря (мать Теодоракиса была из турецкой Чесмы, а Сеферис был родом из города Урлы, расположенного недалеко от Смирны). Другими словами, оба глубоко чувствовали те места, в которых в течение почти трех тысячелетий действительно существовал живой, энергичный, уверенный эллинизм. Эти чувства они принесли с собой и в Афины. Ни у одного из них не было фанатичных антитурецких настроений: они помнили времена плодотворного сосуществования греков и турок.

Эта спонтанно зазвучавшая похоронная песнь объединила радикала Микиса и осмотрительного Сефериса. В июне 1967 г. музыка Микиса попала под запрет: ее нельзя было ни записывать, ни исполнять на публике, ни даже насвистывать. Сам композитор после тюремного заключения и ссылки в разные области Греции (хотя к этому времени, в отличие от периода его испытаний во время гражданской войны, он был слишком стар и слишком знаменит, чтобы его можно было пытать) в конце концов уехал во Францию. 13 апреля 1970 г. он отправился в Париж, где его встретила Мелина Меркури и ее муж, режиссер Жюль Дассен. Там Теодоракис вступил в ряды греческих знаменитостей, боровшихся с режимом полковников из-за рубежа.

Отношения Теодоракиса с Андреасом Папандреу, претендовавшим на роль духовного лидера левых греческих изгнанников, были не особенно сердечными. Однако всех эмигрантских активистов объединяла острая тревога в отношении происходившего в Греции. Всех их чрезвычайно воодушевило известие о том, что похороны поэта-интеллектуала, человека, бывшего пророком, а не боевиком, переросли в демонстрацию принципиальной оппозиции режиму со стороны десятков тысяч человек. Толпа не только пела знаменитые стихи. Она провозглашала, что Сеферис был «Атанатос!» (Ἀθάνατος – бессмертный) и скандировала «Демократиа! Элефтериа!» (Δημοκρατία! Ελευθερία! – Демократия! Свобода!). Произносить эти слова на проспекте Амалиас в сентябре 1971 г. было небезопасно.

В конце концов для свержения хунты потребовалось нечто большее, чем дерзкое пение. Два года спустя, 14 ноября 1973 г., студенты Политехнического университета (учебного заведения с давними традициями, расположенного рядом с Национальным археологическим музеем) начали сидячую демонстрацию под лозунгом «Псоми, пайдейя, элефтериа!» (Ψωμί, παιδεία, ελευθερία! – Хлеб, образование, свобода!). К ним присоединились тысячи других людей, в том числе строители и некоторые крестьяне из Аттики, у которых были собственные претензии к властям. К 16 ноября внутри Политехнического университета и вокруг него происходили все более яростные столкновения: летели «коктейли Молотова», студенческая радиостанция призывала к эскалации протестов, а армейские снайперы безжалостно стреляли из окрестных зданий. Ранним утром 17 ноября в ворота университета въехал танк, и радиостанция замолчала. В окрестностях было убито не менее 24 человек.

В краткосрочной перспективе это привело лишь к ужесточению военного режима. Верховную власть захватил командующий военной полицией бригадный генерал Димитриос Иоаннидис, прославившийся бесчеловечными расправами с несогласными. Но фанатизм нового порядка оказался гибельным для него же самого. В июле 1974 г. режим Иоаннидиса наконец сделал то, о чем уже много лет подумывали афинские сторонники жесткой линии при негласном одобрении державшихся в тени американцев. Речь шла о смещении архиепископа Макария и назначении на роль руководителя Кипра одного из его соперников из числа ультранационалистов, который, как они рассчитывали, провозгласит союз всего острова или большей его части с Грецией. Этот план не удался во многих отношениях: свергнуть Макария не удалось, зато попытка сделать это спровоцировала турецкое вторжение, в результате которого Турция захватила около трети острова. В атмосфере хаоса и общенациональной катастрофы афинский военный режим рухнул, и Константин Караманлис вернулся из добровольного парижского изгнания в Афины восстанавливать демократию. Именно такое развитие событий смутно предчувствовал Сеферис: диктаторский режим пустился в предприятие, вначале «казавшееся беспроблемным», но обнаружил, что «в конце его ждала трагедия».

Про большинство политических лидеров можно сказать, что их предвыборные кампании бывают поэтическими, а их правление – прозаическим. С Андреасом Папандреу все было не так. И до и после прихода к власти он делал все возможное для поддержания в Афинах в высшей степени мелодраматической атмосферы. Победу на выборах он одержал 18 октября 1981 г., когда его партия Всегреческое социалистическое движение (ПАСОК), утверждавшая, что представляет совершенно новое направление в левой политике, разгромила старые, вялые правоцентристские партии. В течение девяти месяцев перед этой блестящей победой Папандреу заполнял площадь Конституции и другие общественные пространства Греции собраниями в своем собственном стиле – с фейерверками, флагами, грохочущими репродукторами и тщательно подобранной музыкой. Одним из чаще всего звучавших произведений была «Кармина Бурана» Карла Орфа; другим – веселая греческая мелодия с революционным оттенком, «Калимера илие» (Καλημέρα ήλιε – «Доброе утро, солнце»), которую композитор Манос Лоизос написал в 1971 г. на фоне роста надежд на возврат к демократии. Такие митинги продолжались и после прихода Андреаса Папандреу к власти, независимо от того, ожидались ли в ближайшем будущем новые электоральные испытания. Один из самых звучных его лозунгов гласил: «Греция принадлежит грекам».

Он обещал, хотя все более и более смутно, выйти из НАТО и изгнать из Греции американские военные базы. Экономика должна была быть преобразована путем «социализации» крупных предприятий, включения в их администрацию представителей рабочих и местных властей. Как и многие другие популистские лидеры, выступающие с антиимпериалистических позиций, он поддерживал образ храброго воина, ведущего отважную, но неравную битву с несправедливым миром. Если эта борьба не приносила решительных успехов, виноват в этом был не он. Зажигательная риторика и широкие жесты служили дымовой завесой для глубоких компромиссов. Придя к власти, Папандреу успешно торговался с финансовыми структурами Европейского сообщества и одновременно вносил возмущение во внешнюю политику, отказываясь осуждать советский режим и его сателлитов в Восточной Европе – например, за введение в Польше военного положения. Хотя он постоянно наращивал уровень антиамериканской риторики, в конце концов он дал администрации Рейгана именно то, чего она хотела больше всего, а именно твердое юридическое соглашение о сохранении основных американских баз в Греции – авиабазы в аэропорту Эллиникон, станции прослушивания на другом конце Аттики, в Неа-Макри, и двух баз на Крите[206]. Как это ни удивительно, он убедил администрацию Рейгана поддержать его в переговорах о более выгодном финансовом соглашении с Европейским сообществом, и полученные в результате субсидии быстро обеспечили поток финансирования