«17 ноября» – была разгромлена незадолго до Олимпиады[209]. Многие газеты, в том числе лондонская Times, беспокоились, что мероприятие может быть небезопасным. По настоянию США, Британии и Израиля греческие организаторы Игр потратили на одно только обеспечение безопасности более миллиарда долларов. Небо Аттики патрулировали специально выделенные самолеты воздушной разведки НАТО.

И тем не менее церемонии открытия и закрытия, в которых фантасмагория космической эпохи смешивалась с воспоминаниями об Античности, были посланием юмора, легкости и мира, которое греческие хозяева Игр передавали всей планете. В стране, не имевшей развитых традиций волонтерства, около 45 000 афинян всех возрастов и социальных уровней жертвовали своим временем на работу гидами на тридцати семи спортивных сооружениях и двадцати семи других объектах. Воспоминания об этом титаническом предприятии до сих пор вызывает у его ветеранов сильные эмоции. «Нами руководили чувства гордости и радости, заставлявшие забыть всякое беспокойство по поводу расточительности и перерасходов, – вспоминает Катерина Митилинеу, руководившая работой 1200 волонтеров в пресс-центре главного стадиона. – Казалось, будто какая-то богиня наложила на нас заклятие, которое преисполнило нас решимости заботиться о каждом госте». Другой волонтер, работавший в центре Афин, вспоминает, что

город светился гордостью, хвалился древними памятниками, новейшими стадионами, построенными по самым передовым проектам … мы были счастливы показать спортсменам со всего мира место рождения олимпийского духа. Весь город принимал самый важный праздник в своей современной истории в самых лучших своих нарядах.

Но прежде всего это было долгожданным торжеством для сорокачетырехлетнего греческого хореографа Димитриса Папаиоанну: это его богатые озорные фантазии открывали и закрывали Игры. Можно было бы подумать, что демонстрация славных страниц греческой истории перед восторженной, сочувственной аудиторией, да еще и при наличии щедрого бюджета, – задача приятная, даже почти что простая. Но на деле обнаружилось множество подводных камней, которые, как считают те, кто тщательно изучал эти представления, ему удалось весьма изящно обойти.

В чем состояли эти трудности? Откровенно говоря, в современной Греции неоднократно предпринимались попытки представить историю эллинов в виде непрерывной, почти линейной последовательности событий. В 1930-х гг. генерал Метаксас претендовал на роль вождя «третьей греческой цивилизации» – считая первыми двумя классическую Элладу и Византию – и охотно устраивал безвкусные церемонии, пропагандировавшие эту концепцию. Военные, захватившие власть в 1967 г., называли свою страну «Грецией для греков-христиан» – эта формула также должна была демонстрировать опору на традиции классического мира и греческой Византии. Полковники любили устраивать на древнем, но обновленном Олимпийском стадионе кричащие процессии, в которых псевдодревние костюмы сочетались с многочисленными складками фустанелл, юбок, которые в былые времена носили греческие мужчины – особенно солдаты. Всех этих клише нужно было избежать. Кроме того, следовало помнить, что у всего современного олимпийского движения, в том числе и его греческой части, были некоторые мрачные связи с национализмом и даже национал-социализмом. Вся церемония с девами в классических одеждах, зажигающими в Олимпии факел, который затем переносят к месту проведения Олимпиады, была по большей части придумана Йозефом Геббельсом к берлинским Играм 1936 г. Организаторам афинских Игр 2004 г. нужно было как следует изгнать всех этих злых духов.

По общему мнению, представление, созданное Папаиоанну, изящно справилось с этой задачей. Греческое знамя выносил не строй солдат и даже не богини в развевающихся одеяниях. Вместо этого поле стадиона превратилось в огромный неглубокий водоем, по которому плыл на бумажном кораблике скромный маленький мальчик с флагом своей страны. Выскочив из лодки, он преподнес флаг высокопоставленным особам, руководившим Играми. Затем одна за другой последовали сцены, в которых высокие технологии искусно сочетались с историей. Сначала вниманием публики завладела великолепная исполнительница античных драм Лидия Кониорду, декламировавшая знаменитые строки Сефериса – его размышления о древних произведениях искусства, прекрасных и разрушенных, образ которых неотрывно преследует сознание современных греков:

Я проснулся с мраморной головой в руках,

она мучит мне руки, я не знаю, куда ее деть.

Она падала в сон, когда я вставал ото сна,

наши жизни стали одно, их уже не разъять[210].

После этого пришел черед электронных зрелищ. Из воды появилась и поднялась в воздух человеческая голова в стиле кикладской культуры – созданная 3000 лет назад, но кажущаяся поразительно современной; она распалась на части и явила статую куроса более позднего периода; в той открылась скульптура афинского золотого века, реалистичное изображение человека, прославляющее красоту его тела. Вслед за ними возникла череда изображений мужчин и женщин самых разных возрастов и национальностей, и, наконец, фрагменты распадающихся скульптур опустились в воду.

В следующей сцене в воздухе парила крылатая синяя фигура – актер, исполнявший роль Эрота, – а в воде резвились юноша и девушка. Чуть позже Эрот так же благожелательно порхал над беременной женщиной со светящимся животом: ее появление предвещала колоритная процессия актеров в ярких цветах минойского искусства, среди которых была и богиня плодородия с выставленной напоказ грудью. Когда беременная женщина сошла в воду, в воздухе появились звезды; их искры, поднимаясь, образовывали двойную спираль – структуру, из которой происходит вся жизнь. Вскоре после этого все актеры брели по неглубокому бассейну и вокруг него, а из воды поднялось оливковое дерево – дар, который богиня Афина преподнесла своему городу. Как и все другие работы Папаиоанну, эта церемония представляет историю человека путешествием самопознания через опыт и экспериментирование. Ни войны, ни власть, ни религия в традиционном смысле этого слова не играют в его мире важной роли.

История самого Папаиоанну – это история беззащитности, а не привилегий. Он вырос в доме «без искусства» в скромном афинском районе Калитея. На него обратил внимание величайший греческий живописец своего поколения Яннис Царухис. Хотя сначала Димитрис работал в жанре иллюстрации и карикатуры, в девятнадцать лет его ошеломила работа немецкого хореографа Пины Бауш. Впечатление от нее было настолько сильным, что он создал свой собственный театр танца со скудным бюджетом.

В отличие от религиозных образов церемонии открытия Лондонской олимпиады 2012 г., которую создавали два ливерпульских потомка ирландских католиков, в афинском представлении христианство играло относительно небольшую роль. Так или иначе, Папаиоанну предпочел сделать акцент на гуманистическом аспекте греческого наследия, а не на греческом монотеизме. Во всяком случае, это помогло не впасть в вульгарную помпезность эпохи Метаксаса или времен диктатуры полковников, когда греческие шовинисты любили утверждать, что все элементы исторического наследия эллинизма сводятся, по сути дела, к одному и тому же.

Впоследствии многие афиняне видели в этом великолепном олимпийском представлении наивысшую точку нескольких опьяняющих лет, в течение которых их городу и всей стране, казалось, все благоприятствовало. Начало XXI в. стало для Греции временем радости и забвения. Уровень жизни большинства