в глаза. – Но если кто и узнает, бьюсь об заклад, в такое время им будет все равно.

– Принц Гума обязательно узнает.

– Если он хороший человек, он будет только рад. Если нет, все равно закроет на это глаза, потому что супруг инисской королевы – неплохое положение для его преклонных лет, незаслуженно высокое. Ему только и надо, что объявить брак совершившимся.

Глориан всмотрелась в его лицо:

– Ты и правда готов ради этого рискнуть жизнью, Вулф?

– Да.

– Почему?

Потому что он не мог поступить иначе, видя ее в ловушке. Не мог не дать ей выбора, кроме этого искалинского принца.

И что-то в нем всегда тянулось к чему-то в ней.

– Ты сказала, что о любви там речи нет. А у нас, может, и не любовь столетия, но ты мне дорога, Глориан. Ты была мне первым настоящим другом, пока я не перебрался в Хрот. Ты помогла мне вынести мою судьбу, и я, если позволишь, буду рад ответить тем же. – Он пальцем чуть приподнял ей подбородок. – Я дал твоему брату слово беречь тебя.

– Сильно сомневаюсь, что он имел в виду это.

– Да уж… – Вулф выдавил слабую улыбку, и она ответила. – Но и я сомневаюсь, что он подразумевал для тебя постель с принцем Гумой. Думаю, такого не потерпел бы и сам Святой.

Он прижался лбом к ее лбу. Она закрыла глаза и протянула к нему руки, прохладные ладони обняли его лицо. Прикосновение расшевелило память одного летнего дня.

«Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь понравился мне больше тебя, Вулф. Давай будем дружить до самой смерти!»

Первая клятва, которую он принес, не считая данной ее покойному отцу. Они в розовом саду накололи пальцы одним шипом и сложили их – кровь к крови.

– Дай мне подумать, – еле слышно выдохнула Глориан.

– Хорошо. – Он отстранился. – Я собираюсь навестить своих. Вернусь после праздника Ранней Весны. Если согласишься, задержусь немного в Инисе, и мы попробуем. Если нет, вернусь к королю Эйнлеку.

Глориан кивнула:

– Мои наилучшие пожелания твоей семье – и моя благодарность за все, что им предстоит в скором времени.

– Передам.

– Пока ты не уехал, один вопрос. Моя мать… – Глориан запнулась. – Как она была одета, когда погибла?

Вопрос застал его врасплох. Он снова очутился на «Убеждении», в сером тумане.

– В красное, – тихо сказал он. – Самый яркий цвет, какой только можно представить. Сочный, чистый, как инисская роза.

– Спасибо. Да сохранит тебя Святой, Вулф.

– И тебя. Глориан Сердце-Щит.

Глориан замерла:

– Так назвал меня змей.

– Да, мне рассказывали. Тебе подходит.

Она снова взглянула на него, и он увидел в ее глазах пробудившийся Хрот – железо и лед.

59

Юг

Роза Юга – Ираньям – простояла двенадцать столетий. Она поднялась над песками великой равнины, развернула лепестки музыки и торговли, напиталась влагой из древних подземных тоннелей, подводивших воду с Веретенных гор. Тунува направила Нинуру по ее улицам к востоку, мимо отрядов солдат в шлемах с забралами, через арку ворот внутреннего города.

Землю устилали трупы – обожженные, смятые, иногда то и другое. Здесь и там узкие отверстия в стене открывали вход в водоводные тоннели. Одни эрсирцы уносили вниз по ступеням детей, другие на поверхности сражались с первым попавшимся врагом.

Тунува с трудом дышала сквозь капару. Даже полотняная повязка не спасала от запаха гари и горелого волоса. Продлись такая осада нескольких недель – год или чуть больше, – и конец человечеству. Даже обитель не поможет.

Канта верно сказала: «Это будет не война, а бойня».

Змеи вывели из яиц звериное воинство. По пути из Лазии Тунува навидалась бывших быков и оленей, обретших новую жизнь. Она видела, как малые змеи гложут тела, стаями кружат над городом и песками. Повсюду, везде.

Но слова Канты заслоняли все, и как Тунува ни старалась, даже среди общего смятения не могла выгнать их из памяти. Дыхание у нее стало резким и жарким.

«А если это он?»

Она его оплакала. Двадцать лет прожила со шрамом в душе, и вот шрам открылся, потек кровью.

«Что, если он жив?»

Она отгоняла эту мысль, продвигаясь все дальше, к крепости на холме Ираньяма. Падал пепел – черный снег не видавшего снегов города пустыни.

По левую руку змей обрушил ветряную башню, обломки выбили из домов под ней густую тучу кирпичной пыли. В ту сторону бросились конные копейщики; безоружные горожане разбегались, очищая им дорогу. Нинуру вступила под круглую колоннаду рынка, где укрылись от пожаров множество людей, сплошь и рядом тяжело раненных.

Вопли сливались с ревом. Тунува коленом повернула Нинуру вправо. Они едва успели проскочить: упавший валун расколол круглую крышку водного бака, как череп.

В Эрсире почти все дома строили из камня или глины. Стены большей частью устояли при пожарах, но в городе еще было чему гореть, а воды для тушения не хватало. От жара поднимался ветер, поджигавший все, чего касался, будь то сено, ткань или плоть.

«Что, если он погибнет в огне нынешней войны с мыслью, что мать бросила его в темном лесу?»

Нинуру выбежала к привратницкой, и Тунува скатилась с седла. Ихневмон перехватил спустившегося слишком низко малого змея, встряхнул его за хвост, а Тунува уже взбегала по тропинке на холм. Стража при виде ее плаща расступилась, ни о чем не спрашивая, – только лязгнули золоченые доспехи. Прошагав по ступеням к крепости, она вошла в гулкие залы, открывающиеся на балконы и фонтаны садов. Слуги толпились у окон.

Днем тронный зал сиял серебром и зеркалами, его потолок лучился, как солнце. Теперь пол был залит кровью, под окном валялась крылатая змея в ладонь толщиной – голова отдельно, туловище отдельно. От обеих половин чернилами разливалась темнота.

Трон сам по себе поражал взоры. Из цельного золота, со спинкой в виде распростертых крыльев голубки – старинной эмблемы дома Таумаргам.

На троне сидела королева Дарания. Серебристый огонек, повисший посреди зала, высвечивал ее лицо. Из всех волшебных огней этот был самый нежный – бесполезный, зато прекрасный, и не горит там, где его не просят. Апая ак-Нара стояла рядом с королевой, ее белый плащ набряк красным.

– Ваше величество, – заговорила Тунува.

– Тунува, – отозвалась королева.

Ее корона повторяла очертания трона, седые волосы ниспадали на плечо; шею скрывал зеркальный воротник последователей Дуина.

– Спасибо, что добралась.

Она держалась спокойно, но тонкие смуглые руки крепко сжимали подлокотники.

– Я здесь во имя Матери, – ответила Тунува. – Я клялась защищать ваши стены.

– Приму это с благодарностью. Апая говорит, мне следует отправиться к могилам предков, но не значит ли это искушать судьбу?

В углу, крепко обнявшись и занавесившись черными кудрями, стояли четыре юные женщины, ее внучки. Их защитники, должно быть, сражались в городе. Апая, перешагнув змеиный труп, поцеловала Тунуву в щеку.

– Тува, – сказал она, – я уж думала, не дождусь. Эсбар говорила, твоему ихневмону нужен отдых.

– Он отдохнул. Я не могла не прийти. Давно