не может угождать никакой конъюнктуре — ни советской, ни западной. Не случайно изгнанный из страны Галич не нашел морального удовлетворения в рутинной журналистской работе на радио.

По-новому осмысливается эта шутка в сегодняшней политической ситуации. «Угодники идут легко, пророки — неохотно» — такой заголовок дает журналист материалу о выборах председателя думского комитета. Смысл цитаты ясен: в нынешнем российском парламенте возможности продвижения существуют для беспринципных «угодников».

Индивидуальные особенности комического у Окуджавы, Высоцкого и Галича, различия между тремя мастерами обнаруживаются на уровне соотношения субъекта и объекта комизма. Отчетливую оппозицию образуют здесь художественные системы Высоцкого и Галича. Поначалу их юмор был сходным, и галичевская песня «Про маляров, истопника и теорию относительности» даже исполнялась Высоцким, о чем свидетельствует сохранившаяся фонограмма. Потом, однако, пути поэтов разошлись.

Галич дистанцируется от своих персонажей, и, хотя сатирическое повествование ведется порой от первого лица, автора невозможно спутать с персонажем. Галич смеется над такими как Клим Петрович Коломийцев. Здесь есть и юмор, но доминируют беспощадный сарказм, «великолепное презренье», пользуясь выражением из стихотворения Ахматовой, написанного на смерть Булгакова. У Галича мало несатирического комизма: образы его положительных персонажей (Полежаев, Ахматова, Мандельштам, Хармс, Корчак) создаются без участия юмора.

Высоцкий действует путем перевоплощения. «Я» в его песнях, написанных от первого лица, — это сравнение автора и персонажа. Подобно Зощенко, Высоцкий постоянно рисковал быть принятым за своих небезупречных персонажей. И так же, как Зощенко, он смеется не только над ними, но и вместе с ними. Сошлемся на такой показательный пример, как «Диалог у телевизора». Легендарные Ваня и Зина — не только объекты, но и субъекты смеха. Они шутят и друг над другом, и над знакомыми и родственниками, и над тем, что видят на телеэкране. У Высоцкого несатирический комизм представлен чрезвычайно широко. Добродушный юмор часто присутствует в изображении героев, безусловно симпатичных автору: фронтовиков, спортсменов, альпинистов, геологов и т. п. Полны словесно-комических трюков песни-посвящения: коллегам по Театру на Таганке, Ю. П. Любимову, О. Н. Ефремову. Комизм для Высоцкого — способ установления короткого контакта:

А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже

Нужны — как в русской бане лыжи!

Адресатом такого послания становился не только актер Иван Бортник, но и, по сути дела, любой соотечественник Высоцкого — как посетивший Париж, так и никогда в нем не бывавший. Комизм Высоцкого всеобъемлющ: автор смеется вместе со всеми и над жизнью, и над собеседниками, и над самим собой.

Не хочется устанавливать здесь какую-то оценочную иерархию. Смеховые позиции Высоцкого и Галича маркируют два типа комизма, каждый из которых нужен в искусстве. Высоцкого можно считать наследником гоголевской смеховой традиции, Галича — наследником сатирической линии Щедрина.

Что же касается Окуджавы, то он в 1985 году написал восьмистишие, которое довольно точно выявляет доминанту его комизма и вместе с тем одну из базовых основ его поэтики:

Я выдумал музу Иронии

для этой суровой земли.

Я дал ей владенья огромные:

пари, усмехайся, шали.

Зевеса надменные дочери,

ценя превосходство свое,

каких бы там умниц ни корчили —

не стоят гроша без нее.

Стихотворение вызывающе безыскусное, оно может даже поначалу показаться наивным: неужели поэт претендует на изобретение иронии как таковой? Однако по некотором размышлении раскрывается смысл этого иронического разговора об иронии. У Окуджавы нет стихотворного текста, где не присутствовал бы привкус ироничности. Без этого элемента поэтический универсум (девять муз) был бы неполон. Там, где нет стороннего объекта иронии, присутствует самоирония. Поэт всегда допускает возможность иронического взгляда на себя как на личность, на собственный поэтический стиль. По этой причине он может позволить себе вызывающую простоту на грани банальности (в этом отношении его поэтика сходна с блоковской). Мягкая ироничность, присутствующая и в творимом образе мира, и в образе самого автора, — это, быть может, и есть главный творческий секрет Окуджавы как поэта.

Комическое у Окуджавы, Высоцкого и Галича — при всех интересных индивидуальных различиях — обладает общими свойствами, подтверждающими причастность творчества трех бардов к подлинной поэзии: это смысловая многозначность, сплав интеллектуального и эмоционального начал, претворенность в слове. Комическое в данном случае — незаменимый ресурс эстетической энергии, один из факторов непреходящей актуальности творческого наследия трех поэтов.

Парижский текст в поэзии Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого и Александра Галича

Поэзия Окуджавы, Высоцкого и Галича сегодня живет и как предмет академических исследований, и как часть культурного сознания интеллигенции, и как живая часть русского языка. И для всех этих уровней ее бытования важна французская тема. По аналогии с введенной В. Н. Топоровым категорией «Петербургский текст русской литературы» мы можем говорить о парижском (и шире — о французском) тексте в творчестве трех классиков авторской песни.

«Франция», «Париж» — традиционные и многозначные образы русской поэзии, включающие в себя такие значения, как «свобода», «красота», «культура», «поэзия», «утонченность», «остроумие» и т. п. Естественно, эти образы оказались представленными в произведениях трех классиков авторской песни. Для трех великих бардов Франция стала частью житейской и литературной судьбы. Достаточно вспомнить, что Галич и Окуджава завершили на французской земле свой жизненный путь (соответственно в 1977 и 1997 годах; трагическая гибель Галича по сей день остается неразгаданной тайной), а у скончавшегося двадцать пятого июля 1980 года в Москве Высоцкого остался неиспользованный авиабилет в Париж на двадцать девятое июля.

Теперь же о том, как сложился «роман с Францией» у каждого из легендарных поэтов.

Булат Окуджава поначалу обратился к французской теме, что называется, не от хорошей жизни. Живя и работая в Калуге, он выпустил там свою первую книжку «Лирика» (1956), составленную из вполне советских, осторожных и по форме и по содержанию лирических стихов, ничем не выдающих в авторе настоящего Окуджаву. Многие из этих стихов в ортодоксально-комсомольском духе первоначально печатались в калужской газете «Молодой ленинец». Среди них — стихотворение «Моя Франция». Оно начинается с лирических тонов («Дождя пелена косая. / Пропитано всё водой. /А ты под дождем босая / стоишь, протянув ладонь. /Усталостью смяты плечи. /Мертвы на губах слова… / Такою тебя под вечер /художник нарисовал»), но тут же переходит в расхожую газетную риторику:

Но я за осенней мглою

вижу тебя другой:

с поднятой головою

идешь ты в последний бой.

И в этом бою неистовом

рождается и встает

в поступи коммунистов

будущее твое.

Честно говоря, трудно заподозрить автора этих строк в искренности. Это, конечно, стихи неискренние и конъюнктурные. По этим строкам никак не опознать автора — их вполне мог написать, скажем, Роберт Рождественский, а то и еще менее