в Грузии, а также в Польше и прибалтийских странах обнаружены хранилища фальшивых 100-рублёвых советских купюр старого образца на общую сумму около 5 млрд долларов, что по тем временам убило бы еле живое денежное обращение, а с ним угробило бы и всю экономику СССР. Плюс в 1991 году шёл откровенный захват отечественного финансового рынка, так называемая валютная интервенция, долларизация экономики. Сегодня, соглашаясь с критикой неудовлетворительной организации обмена, признать ошибочность и тем более глупость всей операции я не могу».

Министр финансов был уверен, что за рубежом находятся более 10 млрд рублей.

Валентин Сергеевич впоследствии показывал своему другу Владимиру Ивановичу несколько докладных записок КГБ, где утверждалось, что на одном из заводов украдена специальная бумага, на которой были отпечатаны 100-рублёвые купюры на сумму 10–15 млрд рублей (тогда это были космические деньги), и этот объём денег был подготовлен к вбросу в страну с целью резко усилить инфляцию и дезорганизовать управление экономикой.

Щербаков В. И.: «Мы действительно получали много информации от спецслужб и таможни, что наши западные “партнёры” серьёзно готовятся к объявлению в СССР приватизации. Для этого было вывезено из страны огромное количество денег, в основном в купюрах 50 и 100 рублей. К тому же были созданы фабрики по изготовлению фальшивых советских купюр.

Через три года я в польской прессе читал, что у них были найдены склады, на которых находилось примерно 5 млрд фальшивых долларов США и несчётное количество советских рублей».

«И тогда я понял, – сказал Павлов Щербакову, – что единственный способ предотвратить эту акцию – просто заменить эти купюры на сторублёвки другого образца, а потом уже разбираться, откуда фальшивые деньги появились, где они осели и были ли вообще».

Геращенко В. В.: «На это Войлуков заметил: “Чепуха всё это, выдумки КГБ! Хотя фальшивых денег стало действительно больше, в страну разрешили ввоз различного копировального оборудования, даже без регистрации, вот и пошли подделки! В глубинке, на рынке они даже проходят”. Центральный банк всегда вёл подробный статистический учёт денег, выпускаемых в обращение и возвращающихся через кассу. Да, выезд в соцстраны Восточной Европы стал почти свободным, сфера обращения рубля из-за этого расширилась. Всё это соответствовало нормальному процессу товарного обмена и нечего было огород городить! Но нашу аргументацию не приняли. Сказали: “Чёрт с вами, давайте проведём обмен, проверим, кто из нас прав”. Получился своего рода профессиональный спор…»

Войлуков тогда проинформировал «заговорщиков», что в тот момент в печати были новые купюры, как раз нужного достоинства. Такого же вида, но более защищённые. На них было не 7, а 9 защитных знаков. К Новому году можно было провести замену.

Геращенко В. В.: «Но великий экономист Маслюков (он ведь скорее инженер, хотя и весьма разумный) спрашивает: “А как быть с купюрой в 25рублей?”Войлуков даже руками замахал: “Не-е-ет! Ни в коем случае её менять нельзя – это у нас самая распространённая банкнота!” Мы бы в этом случае просто захлебнулись при проведении обмена в жёсткие планируемые сроки. “Хотя и обмен больших купюр мало что даст!”– добавил он».

Тем временем печатание новых денег шло полным ходом. Купюры печатали и складировали. Цены к тому времени росли, потребность в денежной массе увеличилась.

Пока печатали эти купюры, слухов не было совсем. Наконец, от руки Войлуковым была написана записка с предложением вечером в понедельник, 21 января, объявить в телевизионных новостях об обмене денег. О ней в Госбанке знали четыре человека – В. В. Геращенко, А. В. Войлуков и два его заместителя – Александр Васильевич Юров и Зоя Александровна Петрова.

Обмен предлагалось провести за три дня, имея в виду, что у Госбанка будут в запасе пятница и суббота. В эти дни планировалось выдать зарплату уже новыми деньгами. Специально было подгадало, что в эти дни больше всего выдавалось зарплат.

Щербаков В. И.: «Короткий срок обмена (три дня) был установлен исключительно для того, чтобы заставить владельцев крупных капиталов “выйти на поверхность”. Это позволяло раскрыть и уровень коррупции, и схему движения товара, и регионы, где деньги осели. Если же операцию растянуть во времени, она оказывалась фактически бессмысленной. Можно было успеть спокойно сбросить все деньги частями, и они растворятся по территории. Когда же давалось только три дня, основная масса купюр шла бы двумя каналами: или через обмен, если деньги приобретены законно, или путём приобретения дорогих вещей, что тоже помогало избавиться от “левых” денег, но они всплывали в товарообороте конкретных торговых точек и регионов».

Геращенко В. В.: «Всё это перед Новым годом согласовали с Рыжковым, объяснили ему порядок действий. Потом передали текст “перестроечнику”Михаилу Сергеевичу. И вот где-то там записка была распечатана в нескольких экземплярах. В аппарате ЦК решили, что неудобно Генеральному секретарю подавать пятистраничную бумагу, написанную от руки, – так произошла утечка информации.

О скрытности операции говорит и такой факт: об обмене денег не знал даже первый заместитель председателя правления Госбанка В. Н. Куликов. Во вторник утром он обратился к нам с Войлуковым возмущённо: “Ну и бл…и вы! Я получил ордер на “Волгу”. Только снял деньги со счёта! И куда я сейчас с ними пойду?!” Надо сказать, что речь его была ещё более эмоциональная. Для таких “обманутых” коллег нам пришлось даже открыть специальную кассу, что, кстати, никак не противоречило общим правилам обмена денег».

В такую же историю попал наш герой – Владимир Иванович Щербаков, отправившийся в дни обмена в командировку в Швейцарию. После выступления на Всемирном Давосском форуме ему задали вопрос: «Чем вызван обмен денег в СССР?» Не осведомлённый в происходящем на родине член правительства ответил, как его информировал лично премьер-министр: «Никакого обмена денег не предвидится». Тогда организаторы форума вывели на большой экран телевизионный канал, по которому передают сообщение ТАСС: «В СССР объявлен обмен сторублёвых купюр». И показали хронику: драки в Москве и Питере в очередях.

Щербаков В. И.: «Даже мне, как близкому другу, Павлов ничего не сказал, не предупредил. Перед отлётом в Давос, ночью во время очередной нашей совместной прогулки, я напрямую спросил у Павлова: “Обмен будет?” Как-никак, я был его заместителем, отвечал за всю экономику, кому, как не мне, полагалось быть в курсе предполагаемых решений по такому важному вопросу. Однако Павлов заверил, что ничего подобного не планируется.

Но реформа ведь распространялась на нас и в чисто житейском плане. В результате обмена я попал в щекотливую ситуацию: ещё в должности министра финансов Валентин Сергеевич покупал себе “Волгу” и у него не хватало денег, чтобы оплатить покупку. Следует сказать, что все расчёты физических лиц