проглядывают соски… И снова разольется ее смех. Отбросит она золотой гребень, оторвет лунный лучик и приколет к волосам — украшает голову серебряными нитями Встанет потом над водой и заглядится, залюбуется собой и в такой придет восторг— зальется счастливым смехом.

И ты просыпаешься…

Мельница все мелет, журчит и лепечет вода, блещет яркая луна, и прогуливается где-то белая водяница с распущенными волосами, зовет тебя по имени, кличет, машет призывно рукой.

И ты в самом деле слышишь в немолчном шорохе воды свое имя и звонкий смех девушки. Дрожь пройдет по телу, но это не озноб и не страх. Приятная дрожь, приятная жуть, и тянет еще раз увидеть девушку-каджи, девушку-искусительницу. Поманила б опять, окликнула б по имени, только б не приворожила своими нечистыми чарами…

А вдруг… А если приворожит?..

Нет… Нельзя давать ей прельщать себя.

А что, если она и вправду совсем как настоящая и останешься потом на всю жизнь зачарованным?..

— Сардион, Сардион!

Какие белые руки у окаянной, какой колдовской смех… Мороз пробирает по коже, ершатся волосы…

Кто-то ходит рядом, ты пробуждаешься — это мельник встал, оказывается, ссыпает муку в мешок. А ты и не заметил, как измололась кукуруза.

Пока нагружаешь арбу и впрягаешь быков, стряхиваешь с себя дремотное оцепенение. Заберешься на арбу, и трогаются по привычной дороге быки. Заходящая лупа смотрит тебе вслед, и тень от арбы и упряжки путается в ногах у мерно шагающих быков. Проедешь немного и приляжешь на бок. Незаметно обступит лес. Лунные блики и рано опавшая желтоватая листва пестрым ковром устилают путь. Крутятся колеса, шуршат листьями, и охватывает тебя смутная дрема.

Чудится пли явь? Совсем рядом за темными деревьями переливается белолунной рябью река. Всплескивается вода, нежится в волнах белая водяница, распустив по воде волосы.

Идет арба, шагают и шагают быки.

Сквозь полог листвы там и сям проскальзывают, пробираются лунные лучи, падают бликами на пожелтелые листья, устилающие широкую дорогу. Рассыпается ртутью, разливается сверкающими волнами белая каджи. Но вот река удаляется от леса, и она выходит на берег. Прошелестит между деревьями и следует за тобой, укрывшись за стволами, пока снова не мелькнет за лесом река, не заблестит лунная гладь воды. Кинется водяница в стремнину, раскатится ее звонкий смех, и рассыплется лунными блестками и заплесками, устремится во все стороны сверкающими струйками. И опять выплывет на середине реки, и опять начнет расчесывать длинные волосы и продергивать лунные нити.

Медленно, неспешно катится арба, шуршит под колесами мягкая листва. И опять светло мелькает за деревьями белая девушка-каджи.

— Сардион!

Сардион раскрывает глаза, хотя и не смыкал их как будто. Ничего не изменилось. Все та же арба, и та же пестрая дорога — желтизна палой листвы, усыпанная лунными бликами, и призрачные лунные полосы между деревьями — скроются и опять покажутся при движении арбы, совсем как белая водяница.

— Сардион!

Почему шарахаются быки? Разве им тоже мерещится белая каджи или, может, голос ее слышится? Сардион слышит голос, но знает — только он и должен его слышать.

— Сардион!

Голос кажется знакомым. Да, тот самый, который слышался ему в прошлый раз, когда он ехал верхом навеселе. Из лесу донесся, что сразу за домом начинается, как раз оттуда. Хоть и был под хмельком, все равно испугался. Конь под ним шарахнулся, вот он и испугался, а голос не напугал бы его, нет. Он разом протрезвел и затянул песню — громко, торопливо пел, и голос умолк, не звал его больше. А дома он пожалел. Так и звучал в ушах голос, не давал покоя. «Сардион! — звала его всю ночь невидимая девушка. — Сардион!»

На другой день он решил, что ему померещилось спьяну, и все равно жалел немного, что не придержал коня, не прислушался толком. Распелся, а чего распелся, спрашивается. Кто его кликал? Каджи? Пускай. Пускай бы звала, раз у нее такой дивный голос. Сардион знал — не откликайся, и ничего не случится. Вечером после ужина отправился в лес, только опоясался серебряным кинжалом — отбиться от каджи. Говорят, не решаются они хватать острое оружие, когда хотят отвести или выбить его у человека из рук, и убегают с криком. Долго бродил Сардион по лесу, в самую гущу забрел, но так и не окликнул его никто. Неделей позже он опять возвращался домой верхом и опять навеселе. Было пасмурно, и никто его не звал.

Сардиона даже задело — чего так быстро отступилась от него каджи! Радоваться бы следовало — отстала, не заманила, не приворожила, а все же задело — очень уж скоро отстала, могла бы еще попробовать…

— Сардион!..

Ну вот слышит же он теперь снова. И забирает страх, сковывает наваждение какое-то. Надо замереть, не двигаться, не шевелиться, пускай хоть окриком погонит быков, которые и без того шарахаются и приостанавливают шаг всякий раз, как раздается ее голос. Потом они опять прибавляют ходу, и удивляется Сардион, почему они слышат зов каджи. И другой человек, будь он с ним тут рядом, не должен слышать колдовского голоса.

— Сардион!

Сардион видит белую девушку. Совсем близко — за двумя-тремя деревьями от дороги. Перебегает от дерева к дереву, развевается ее белое одеяние. Пробежит, прошелестит и исчезнет за стволом, укроется от глаз. И снова покажется… Видит Сардион: сначала высунет голову — темную, в черных распущенных волосах и вдруг разом выступит вся, возникнет белой тенью…

— Сардион!

Знает Сардион, нельзя откликаться, да что откликаться — оглядываться нельзя, но он глядит, упорно не сводит с нее глаз, а она стоит, тянет к Сардиону руку, пока арба поравняется с ней. Пройдет арба мимо, и перебежит дальше. Слышит Сардион: зашуршит палая листва, хрустнет сушняк, и опять пропадет каджи, исчезнет на время.

Сардион облегченно переведет дух, когда виденье исчезнет, и сожалеет, что не видно больше белой колдовки, не слышно се зова. Он знает, что каджи ходят по воде, а по земле — не касаясь земли йогами. Эта же ступает, совсем как настоящая женщина. Да, видно, оборачиваются настоящей женщиной, когда хотят заманить мужчину. А как иначе искусить ей тебя, если не обретет плоти и крови?

— Сардион!..

Шарахнулись быки, но белой волшебницы не видно. Сардион вгляделся в глубь леса, — нет, нигде ее не приметил.

— Сардион, сюда! Сардион!..

Быки резко стали. У Сардиона шапка свалилась с головы, правда, он и не заметил с перепугу. Девушка-каджи манила его, присев за поваленным буком у края дороги, призывала к себе…

Сардион приподнялся, то ли собираясь слезть с арбы, то ли еще