Тебя понесло под гору и с разбегу ударило обо что-то…

Ты, распластавшись, лежал на могучем стволе сваленного дерева. Из плеча под одеждой сочилась кровь.

А вокруг тьма-тьмущая, и ливень, ливень…

Ты больше не двигался. Не шелохнулся. Сдался или собирался с силами.

Трудно сказать, сколько прошло времени, — минута, час? — но вдруг тебе показалось, что между деревьями леса пролетел светлячок. Или вспыхнули волчьи глаза?.. Ты не очень задумывался: что бы это ни было, оно светилось, оно рассеивало мрак… Вот опять… Только ярче светлячка… да и на блеск волчьих глаз не похоже. Что же это? Неужели свет? Неужели настоящий, живой огонек?

Ты приподнялся, переполз через ствол, спустился пониже и увидел, что — да, это свет, живой, теплый, трепетный. Ты встал, прислонясь к дереву. Хотел крикнуть, позвать: сюда, сюда! — но не посмел. Стоял и смотрел, смотрел, и тебе не нужно было ничего больше. Только бы не спугнуть… Только бы не очнуться… К тому же ты видел, что свет приближается, и незачем его звать. Он знал, где ты, и шел, смиряя непогоду и отпугивая зверей.

Вот он, слегка покачиваясь, поравнялся с тобой, поравнялся и пошел дальше. Теперь ты мог снова бежать по кручам, только бы этот огонек вел тебя. Ты пошел и через несколько шагов ощутил под ногами твердую тропинку. А огонек мерцал впереди, покачиваясь, рассеивал во мраке тоненькие лучи. Ты мог бы идти за ним хоть за тридевять земель.

И ты шел…

Огонек остановился, и ты, приблизившись, разглядел босую девушку в платье до колен, повязанную платком. Из-под платка до пояса свисали две косы. В одной руке девушка несла фонарь, в другой — корзину. Она осторожно спустилась в овраг, подобрала подол платья и ступила в разлившуюся речку. Поток обнял ее крепкие ноги, а ты подивился, что она не прошла по воде, как посуху.

На другом берегу она опустила платье, опять взяла фонарь в правую руку и пошла дальше. Дождь перестал. И ветер утих, лишь в ущелье сердито бормотала вздувшаяся речка.

Фонарь покачивался, рассеивая свет. Ты видел перед собой босые женские ноги и шел следом.

Огонек потянулся в гору, потом тропинка выровнялась, обогнула гору и, петляя, сбежала в ущелье. В темноте ущелья посреди разлившейся речки замерцал другой огонек. То была старая мельница.

Женщина подошла к мельнице, позвала:

— Отец, открой, отец! — Голос звонкий, без трещинки. Девичий голос. — Отец! — в нетерпении повторила опа, и ты понял по голосу, что она всю дорогу боялась, и теперь перед запертой дверью ей было особенно страшно.

Речка, маслянисто поблескивая, переливалась через запруду и с шумом пенилась под мельницей. Вода едва умещалась в русле. Над пей, чутко прислушиваясь к ночи, притихла мельница.

— Отец! — громче позвала девушка.

Видно, мельник спал и не слышал ее.

Ты вышел из темноты.

— Ой! — испуганно вскрикнула девушка и подняла фонарь. — Кто ты?!

Ты хотел ответить, по из-под мокрой косынки на тебя смотрели огромные испуганные глаза, а на щеках поблескивали капли дождя, и ты не смог вымолвить пи слова.

— Кто ты, отвечай! — Девушка спиной толкнула дверь мельницы.

— Не бойся, — проговорил ты и отступил на шаг. — Я человек…

— Человек? — Видно, она не сразу поверила, что перед пей не леший и не оборотень. — Что с тобой? На кого ты похож?

Ты оглядел себя и сам усомнился.

— Да человек я, верно говорю.

Она хотела еще что-то сказать, но смутилась, встретив твой взгляд, и опустила голову.

— Я был на охоте, — объяснил ты и в подтверждение снял с плеча ружье.

Она еще раз взглянула на тебя своими огромными глазами, и у тебя чуть не подкосились уставшие ноги.

Девушка отвернулась, забарабанила в щелястую дверь.

— Отец, что с тобой, отец!

С мельницы донесся хриплый китель, потом сердитый недовольный голос:

— Кого там черти носят?

— Это я, отец!

— Ах, чтоб тебя… и чего шатаешься по ночам в непогоду!

— Открой нам, дядя! — крикнул и ты.

Девушка бросила на тебя недовольный взгляд.

Ты понял, что поставил ее в неловкое положение и хотел как-то оправдаться, но было поздно: лязгнул засов; белый с головы до пог старик стоял в дверном проеме.

— Полуночница, колдунья! — хмуро ворчал он на дочь. Потом перевел взгляд на тебя.

— Я, дядюшка, охотник, — виноватым тоном, словно оправдываясь, объяснил ты.

— Кто бы ты ни был! — Он подозрительно оглядел тебя с головы до ног. — Сначала научись здороваться, а потом ружье в руки бери.

— О-о, извините, желаю доброго вечера!

— Будь здоров! — Старик, отвернувшись, побрел к угасающему очагу, разворошил головней жар и, заметив в полутемном углу свою дочь, опять заворчал хмуро. — Не сидится дома чертовой девке. Нашла, когда гостинцы разносить. — Он наложил на жар кучку хвороста, когда пламя весело занялось, кивнул тебе: — Садись. — И как бы про себя прибавил: — Этот тоже хорош — охотиться в такую погоду!

Потом пошел к узким дощатым парам у степы, полез под подушку за табаком и снова сердито глянул на дочь.

— Ох, нечистая сила…

А ты смотрел на нечистую силу, и тебе хотелось молиться на нее.

Мельник принес самосаду в кисете и глиняную трубку. Недовольно насупив брови, набил трубку и передал кисет тебе.

Положил на табак рдеющий уголек, затянулся, закашлялся, еще раз внимательно смерил тебя взглядом и, словно отряхнув последние необоснованные подозрения, спросил:

— На кого же ты охотился в такую темень?

— На медведя! — неожиданно для себя соврал ты п, покосившись ла свое окровавленное плечо, добавил потверже: — На медведя ходил, дядя.

Девушка, хозяйничавшая возле шкафчика в углу, с любопытством взглянула на тебя, поспешно перевела взгляд на мельника и спросила:

— Здесь ужинать будешь или у очага?

— На кой шут ты его несла, сидела бы дома, — заворчал опять старик.

— Горячий ужин, отец…

— Горячий ужин… — прервал старик и трубкой указал на длинную лавку возле очага: ставь, мол, сюда. — Охотник, наверное, проголодался. По всему видать, с медведем воевал.

Похоже, старый мельник посмеивался над тобой, но ты, заметив изумленно-испуганный взгляд его дочери, решил не отступать.

— Да, пришлось голыми руками схватиться! — сказал ты, чтобы увидеть, какое впечатление произведут твои слова.

— С медведем?! — вырвалось у девушки.

Старик кашлянул.

— С медведем! — повторил ты и погладил ссадину на плече под рубахой.

Старик примял большим пальцем табак и засопел трубкой.

Девушка поставила на лавку миски с мамалыгой. Над мамалыгой струился душноватый пар. Ямки с кусками сыра заполнились молоком.

— Ну, ну… — Старик выбил трубку и вышел, наверное, вымыть руки.

Вы с девушкой