писал об остяках и самоедах как о «помещиках Севера», наделенных «всеми дурными особенностями российских землевладельцев, т. е. пьянством, кретинизмом, сифилисом, ленью и тунеядством». Газета алтайских коммунистов в марте 1920 года сообщала, что в Верхнеудинском районе атаман Г. Семёнов «направляя диких монгол против русских крестьян, не приказывает щадить женщин и детей»[2139].

В результате этнических конфликтов численность бурят-монголов в Сибири уменьшилась – прежде всего в связи с эмиграцией – с 288 тыс. человек в 1897 году до 237 тыс. в 1926-м, причем этот процесс начался (в связи с земельными ограничениями) еще до революции[2140]. Из 3 тыс. агинских бурят, населявших Огоцонский хошун, в ДВР осталось 600 человек, остальные «вследствие военных грабежей и самочинных военных реквизиций» (преимущественно партизанских. – А. Т.) откочевали в Северную Монголию; всего же в Монголию вынужденно переселилось от 16 до 20 тыс. бурят[2141].

Пострадало от партизан и хакасское население. В карательном отряде Барановского, действовавшем в Минусинском уезде против партизан летом 1919 года, имелись хакасские дружины. Хакасы характеризовались белыми как люди миролюбивые и зажиточные, среди которых «настроение в общем государственное»[2142]. Армия А. Д. Кравченко, заняв Минусинск 13 сентября 1919 года, имела неудачное столкновение с хакасскими дружинниками есаула Тудвасева в Очурском бою, понесла при панической ночной переправе тяжелые потери, в том числе до сотни пленными, и выступила в поход против «инородцев» лишь во второй половине ноября. Тальский полк прошел села Очуры, Ново-Михайловское, Горево, Бея, Иудино, Монок, Арбаты, Абаза, Таштып, Усть-Есь и Бельтыры, преследуя отряд белых, уходивший в Урянхай. Лишившись возможности – из‐за нелояльности хакасского населения, разбегавшегося от поборов и насилия, – получать продукты, лошадей и проводников, командир Тальского полка А. М. Марченко 11 декабря раздраженно доносил Главштабу: «Сюда необходимо силу хорошую и потом пройти всю проклятую татарву и загнать [ее] в Ачинский уезд»[2143].

Некоторые из самых малочисленных этносов также лишились значительной части населения. Например, в одной из объяснительных записок к заседанию Совмина ДВР, в той, которая касалась проекта закона о защите туземных народностей, отмечалось, что «…семёновская политика вовлечения туземцев в гражданскую войну погубила целые селения оседлых орочен»[2144], живших на правом берегу Амура и насчитывавших вместе с кочевниками не более нескольких тысяч человек. В. Е. Сержант еще весной 1920 года писал Военному совету при Временном правительстве Приморской областной земской управы, что «приспешниками капитала для борьбы с партизанским движением были организованы отряды из орочен, которые под командованием разных бандитов терроризировали сочувствующее движению население, много активных борцов было расстреляно, их имущество разграблено, дома сожжены, а семьи остались без крова и средств к существованию»[2145]. В ответ партизаны уничтожали орочен целыми поселками.

П. И. Лопарёв, входивший в Военный совет партизан, созданный 7 декабря 1919 года и действовавший на территории Среднего Приобья, вспоминал: «Здесь туземное население… оказывало упорное, не только пассивное, но и вооруженное сопротивление революционным и военным мероприятиям советов… они причинили продвижению советской власти на Севере немало хлопот»[2146]. Территория Югры (ныне – Ханты-Мансийский автономный округ – Югра) была подчинена большевиками только к апрелю 1920 года – после направления в Среднее Приобье регулярных частей РККА в составе Северного экспедиционного отряда под командованием А. П. Лепёхина[2147].

Таким образом, взаимоотношения между партизанами и достаточно лояльным белой власти коренным населением восточных окраин были преимущественно конфликтными, поскольку политические противоречия еще и накладывались на традицию имущественных претензий и цивилизационных различий. В ряде случаев красные партизаны выступали защитниками пришлого русского населения от погромных атак коренных жителей, стремившихся вытеснить колонистов со своих земель (Тува, Горный Алтай). Но чаще со стороны партизан производилось неразборчивое насилие. Итогом жестоких военных столкновений были значительные демографические потери малочисленных этносов, их разорение и вынужденная эмиграция.

Память о Гражданской войне в сочетании с политикой раскрестьянивания и дальше разъединяла народы. В записке Хакасского обкома ВКП(б), адресованной в 1930 году Сибкрайкому, отмечалось, что «среди хакасов очень часто наблюдается неприязнь к русским и байство пользуется еще значительным влиянием…», из‐за чего местное население не помогало русским военным отрядам бороться с уголовно-политическим бандитизмом. Разгром повстанцев, как отмечало руководство обкома, произошел только после формирования отряда из активистов-хакасов[2148]. Аналогичная бытовая неприязнь к русским наблюдалась у многих якутов, бурят, казахов, тувинцев и представителей других сибирских народов.

Можно считать доказанным, что партизанская стихия практиковала чистки не только социальные (уничтожение «буржуев» и «гадов», под которыми подразумевались сторонники белой власти), но и этнические, на шовинистическо-грабительской основе, жертвами которых стали тысячи и тысячи «инородцев». Поэтому невозможно согласиться с мнением С. Г. Скобелева, что «в годы Гражданской войны боевые действия на территории Сибири были очень быстротечны и коренного населения почти не коснулись»[2149]. Количественно наиболее пострадали ойроты, казахи, бурят-монголы и якуты, среди которых число убитых едва ли могло быть меньше 20–25 тыс. человек, а скорее всего – значительно больше. Партизанщина вызвала широкую эмиграцию ойротского и бурят-монгольского населения, создала либо резко усилила серьезные проблемы во взаимоотношениях русского и нерусских народов региона. Партизаны, в огромном количестве влившиеся во внутренние войска, милицию, органы ВЧК-ГПУ, а также в партийно-советские учреждения, привнесли во властные структуры традицию красного бандитизма, в связи с чем коренное население и после окончания Гражданской войны часто сталкивалось с грабежами и бессудными расправами.

Глава 17

РОГОВСКИЕ ПОГРОМЫ В КУЗБАССЕ

В Кузбассе особенно прославился запредельной жестокостью при чистках «вредного элемента» и грабежами крупный – более 2 тыс. бойцов – отряд Г. Ф. Рогова и И. П. Новосёлова. По свежим следам в партийной прессе 1920‐х годов роговским бесчинствам были даны самые жесткие оценки[2150], а фольклоризированный и сильно искаженный образ самого Рогова наряду с разгромом Кузнецка послужили основой для романа В. Я. Шишкова «Ватага» (1923)[2151]. В ранней советской историографии отряд традиционно клеймился как анархо-бандитский и кулацко-антисоветский, хотя в нем находились и большевики. Известно, что участвовавший в погроме Щегловска большевик с 1917 года И. Г. Ковалёв вскоре возглавил Щегловский уком РКП(б)[2152]. Многие роговцы, разбежавшиеся с награбленным добром после разоружения частями РККА, впоследствии записались в компартию и сделали карьеру. Советскими историками особо отмечалось, что большевику Анатолию (М. И. Ворожцову) удалось расколоть отряд Рогова и все здоровые силы объединить под коммунистическим началом, отделив от эсеро-анархиствующих вожаков и криминального элемента. С точки зрения, высказанной в конце 1960‐х годов кемеровским историком В. А. Кадейкиным и томской исследовательницей М. Е. Плотниковой, Рогов был отважным народным вожаком,