состоявшую из артиллерии и кое-как собранных солдат, отбившихся от своих полков. Это была линия, призванная сражаться до последнего патрона, если мятежники прорвутся за реку. Джонстон лично отправился на правый фланг своих войск, чтобы воодушевить измученные войска своим присутствием. Там во второй половине дня пуля, попавшая ему в ногу, перебила артерию, и он умер от потери крови прежде, чем успел осознать, насколько серьезно ранен.

Командование принял Борегар, попытавшийся поддержать темп атаки. К этому времени мужественные южане отбросили оба фланга противника на две мили от исходных позиций. В центре же Прентисс с остатками своей дивизии и частями двух других, закрепившись у проселочной дороги, организовал островок сопротивления, который южане назвали «осиным гнездом». Грант приказал Прентиссу «удерживать эту позицию любой ценой»[769]. Прентисс истолковал этот приказ буквально. Вместо того чтобы окружить это гнездо, обойдя его с флангов (такой тактический маневр еще не был ими освоен), командиры южан предприняли добрую дюжину лобовых атак. Хотя 18 тысяч конфедератов постепенно окружили 4500 солдат Прентисса, отсутствие координации позволяло янки отбивать атаки одну за другой. В конце концов южане подтянули к «осиному гнезду» 62 полевых орудия. За час до захода солнца, в половине шестого, Прентисс сдался с 2500 оставшихся в живых. Их стойкость позволила Гранту выиграть время и расставить сохраненную часть своей армии вдоль горной гряды Питтсбург-Лэндинг.

К этому времени подошла заблудившаяся дивизия Лью Уоллеса, а передовая бригада Бьюэлла форсировала реку. Борегар еще не знал об этом, но чувствовал, что его армия дезорганизована и доведена др изнеможения. Поэтому он отказался от идеи решающего штурма в сгущавшихся сумерках. Хотя сторонники этого шага после войны осуждали решение Борегара, его следует признать здравым. Обороняющиеся федералы имели преимущество как в диспозиции (большинство войск конфедератов в случае атаки должны были преодолеть крутые склоны глухого ущелья), так и в количестве артиллерии, к которой присоединились и восьмидюймовые пушки двух канонерок. С прибытием резервов янки получили и численное превосходство. На следующий день Бьюэлл и Грант могли бросить в бой 25 тысяч свежих войск в дополнение к 15-тысячной измученной, но сохранявшей боеспособность группировке, сражавшейся в первый день. Потери и дезертирство сократили численность войск Борегара до 25 тысяч. Сознавая это, Грант не колебался в своем решении начать контрнаступление 7 апреля. Когда некоторые из его офицеров советовали ему отступить, прежде чем мятежники утром возобновят наступательные действия, Грант ответил: «Отступить? Напротив, я предполагаю на рассвете перейти в атаку и разбить их»[770].

По ту сторону баррикад Борегар и его люди также были уверены в себе. Борегар даже послал победную реляцию в Ричмонд: «После жестокой десятичасовой битвы [мы], слава Всемогущему, одержали полную победу, отбросив врага со всех его позиций». Задачей завтрашнего дня он считал очистку позиции от противника. Если бы Борегар узнал о подошедших к Гранту резервах, он не держался бы столь самоуверенно. Однако высшие чины армии мятежников были введены в заблуждение сообщением от кавалерийского отряда из Северной Алабамы, доложившего, что Бьюэлл движется тамошней дорогой. Между тем разведчики Натана Бедфорда Форреста видели, как бригады Бьюэлла всю ночь переправлялись через реку на лодках. Форрест безуспешно пытался разыскать Борегара и раздраженно махнул рукой, когда другие южные генералы не обратили внимания на его сведения. «Утром нам зададут невиданную трепку!» — предсказал он[771].

Солдаты обеих армий провели ужасную ночь. Начался дождь, вскоре превратившийся в ливень. Потоки воды обрушились на 95 тысяч живых и 2000 мертвых, разбросанных на двенадцати квадратных милях от Питтсбург-Лэндинг до церкви Шайло. Десять тысяч из тех, кто выжил, были ранены, многие корчились в агонии под проливным дождем. Гром и молнии чередовались с разрывами снарядов — это канонерки всю ночь поливали огнем биваки конфедератов. Несмотря на крайнюю усталость, немногие солдаты смогли заснуть в «такую долгую и такую страшную ночь». Один союзный офицер писал, что его люди, «пролежавшие в воде и грязи, наутро были столь же измученными, как и накануне вечером»[772].

Грант провел эту ночь на поле брани, отказавшись от комфорта пароходной каюты. В четырех милях от него Борегар спокойно спал в захваченной палатке Шермана близ церкви Шайло. Его пробуждение было неприятным. Второй день битвы при Шайло вновь начался с внезапной атаки, только теперь уже атаковали янки. По всему фронту Огайская армия Бьюэлла и Западно-Теннессийская армия Гранта сметали все на своем пути, поначалу почти не встречая сопротивления неорганизованных мятежников. Ближе к 9 утра фронт южан, однако, обрел стройность, и в течение нескольких часов бой кипел с той же яростью, что и накануне. Вид вчерашних жертв был для наступавших северян шокирующим зрелищем. Некоторые раненые прижались друг к другу, пытаясь согреться в ночной холод. «Когда мы подошли, многие уже умерли, а остальные готовы были испустить дух, — писал позже один солдат-северянин. — Их стоны и крики были душераздирающими… Окровавленные тела лежали повсюду, в немыслимых позах, с бессчетным количеством ран на каждом — смотреть на это было выше наших сил»[773].

Во второй половине дня в результате непрекращающегося наступления федералов южане были отброшены туда, откуда накануне начали свою атаку. У янки были не только свежие войска и численное превосходство — боевой дух южан катастрофически упал, когда они осознали, что победа уплыла от них. Около половины третьего пополудни начальник штаба Конфедератов спросил Борегара: «Не кажется ли вам, что наши войска походят на кусок сахара, намоченный и уже готовый раствориться? Не лучше ли будет уйти с тем, что у нас осталось?»[774] Борегар согласился с этим доводом и приказал отступать. «Синие мундиры», слишком измученные и израненные для организации эффективного преследования по грязным дорогам, которые очередной ливень превратил в настоящее болото, в изнеможении упали в отвоеванном лагере. На следующий день Шерман все же пустился в погоню с двумя уставшими бригадами. В четырех милях к югу по дороге на Коринт он вступил в короткую перестрелку с кавалерией Форреста, в которой тот был ранен, после чего бригады вернулись в лагерь. И «синие» и «серые» на этот момент были сыты войной по горло.

Это было неудивительно. С начала войны прошел ровно год, и битва при Шайло была первой в ряду масштабных сражений, которые станут привычными в последующие три года. 20 тысяч убитых и раненых при Шайло (причем урон был примерно равным с обеих сторон) чуть ли не в два раза превышали 12 тысяч потерь в боях у Манассаса, Уилсонс-Крик, Донелсоне и Пи-Ридж.