не ожидал, что другие его работы – «Путешествие шлюпок с „Глен Карриг“» (1907), «Дом в порубежье» (1908), «Пираты-призраки» (1909) и «Ночная земля» (1912) – окажутся на голову выше. В первом и третьем из перечисленных романов речь идет об ужасах в море, второй, пожалуй, можно назвать самой цельной работой Ходжсона, в которой собран практически невыносимый ужас, как земной, так и вселенский, а последнее произведение – это впечатляющее эпическое фэнтези о том, что нас ждет в далеком будущем, когда погаснет солнце. Лавкрафт сразу подготовил заметку о Ходжсоне, чтобы включить ее в девятую главу «Сверхъестественного ужаса в литературе», выходившего по частям в Fantasy Fan, однако сначала она появилась в виде отдельной статьи «„Странные“ работы Уильяма Хоупа Ходжсона» (Phantagraph, февраль 1937) и лишь потом – в сборнике «Изгой и другие рассказы» (1939) в составе эссе «Сверхъестественный ужас в литературе». Похоже, именно Лавкрафт и Кениг поспособствовали возрождению интереса к творчеству Ходжсона, причем вклад Кенига даже более серьезен, поскольку впоследствии он вместе с Дерлетом занялся переизданием романов и рассказов Ходжсона.

Позже Кениг передал Лавкрафту романы Чарльза Уильямса, английского коллеги Дж. Р. Р. Толкина и К. С. Льюиса, однако Лавкрафт справедливо оценил эти мистические произведения с сильным религиозным уклоном:

«По сути, это вовсе не литература в жанре ужасов, а философская аллегория в прозе. Автор не ставит перед собой цели передать своеобразие жизни и людских настроений. Он пытается описать человеческий характер с помощью символов и различных вариантов одной идеи, значимой для тех, кто придерживается традиционного мнения о положении человека во Вселенной. Однако он даже не думает о том, чтобы описать неопределенные чувства, испытываемые при столкновении с неизвестным… Дабы полноценно насладиться данной работой, необходимо серьезно воспринимать традиционный взгляд на устройство Вселенной, а в современном мире это практически невозможно»60.

Другими словами, нужно быть христианином, коим Лавкрафт, естественно, не являлся.

На рубеже 1933–1934 годов Лавкрафт вновь приехал в Нью-Йорк, и в этот раз смог повидаться с невероятным количеством старых и новых коллег. Из Провиденса он выехал в рождественскую ночь и прибыл к Лонгам (на Западную 97-ю улицу, 230, на Манхэттене) двадцать шестого декабря в половине десятого утра. В тот день Сэмюэл Лавмэн порадовал Лавкрафта, подарив ему настоящую египетскую статуэтку ушебти (в Древнем Египте такие клали в могилу) высотой примерно в один фут (около 30 см). За год до этого Лавмэн преподнес ему еще две музейные редкости.

Лавкрафт стал чаще выходить в люди. Двадцать седьмого декабря он познакомился с Дезмондом Холлом из Astounding Stories, где тот выступал младшим редактором, – к тому времени Street & Smith возобновило выпуск журнала. (Узнав об этом в августе 1933 года, Лавкрафт почему-то посчитал, что AS будет если не целиком посвящен «странной» прозе, то хотя бы отчасти, однако в первых же выпусках оказалась традиционная научная фантастика. Предложить свои рассказы он не решился.)

Ближе к вечеру того же числа в гостях у Уондри на Хорейшо-стрит Лавкрафт познакомился с Дональдом и его младшим братом Говардом (1909–1956), и от работ последнего остался в восхищении. Говард Уондри создал эффектные и необычные иллюстрации к «Мрачной одиссее» Дональда, которые Лавкрафт уже видел в самом сборнике, но вживую они впечатлили не меньше. Он даже напишет:

«Из всей „банды“ он определенно наиболее талантливый. Рисунки неординарные, продуманные и поразили меня до глубины души. Вполне возможно, что широкую известность фамилии принесет именно младший Уондри»61.

Фрэнк Лонг вообще ставил его выше Дюрера. Преувеличение, конечно, однако он действительно был одним из ведущих художников-фантастов двадцатого века и несправедливо обделен вниманием. К тому же Говард Уондри и сам пописывал детективы, «странную» и научную фантастику (не хуже, а иногда и лучше Дональда).

Новый год Лавкрафт справил у Сэмюэла Лавмэна в Бруклин-Хайтс, где присутствовала и мать Харта Крейна, с которой они познакомились в Кливленде в 1922 году62. Сам же Крейн покончит с собой в 1932-м. На празднике, если верить Лавмэну, его сосед по комнате Патрик Макграт подразвязал Лавкрафту язык, разбавив его напиток спиртным63. Лавкрафт об этом не пишет – да и как ему было не заметить подвоха при такой-то чувствительности к алкоголю, когда от одного запаха практически тошнит? История занимательная, но вызывает сомнения. Третьего января Лавкрафта пригласил на ужин Т. Эверетт Харре – составитель антологий, любитель поправить здоровье и хозяин очаровательного кота по кличке Уильям. Вернувшись к Лонгам, Лавкрафт знакомится с Г. К. Кенигом, «русым, юного вида немцем, крайне приятным во всех отношениях» 64, с которым впоследствии будет переписываться.

Самым же богатым на впечатления выдалось восьмое января. Лавкрафт ужинал в клубе Players неподалеку от Грамерси вместе с А. Мерриттом; платить, судя по всему, вызвался последний.

«Он добродушен и обаятелен. Сам в теле, блондин, сильно за тридцать и поистине ценит „странный“ жанр. Знает о моих рассказах все и щедро их хвалит»65.

Дело в том, что Лавкрафт проникся уважением к Мерриту еще после «Лунной заводи» в All-Story за двадцать второе июня 1918 года и с тех пор, если верить письмам, не упускал из виду его публикаций. Вывод о нем следует неоднозначный, но глубоко обоснованный:

«Эйб Мерритт имел все возможности стать вторым Мэкеном, Блэквудом, Дансени, де ла Маром или М. Р. Джеймсом, но так глубоко ушел под воду, что уже этого и не поймет. Для образованного и вдумчивого читателя не пишут по заученным схемам с журнальными приемами. Мерритт же проиграл, усвоив стандартный набор ухищрений, и в творчестве отныне оперирует лишь стереотипами бульварного чтива. В работах Мэкена, Дансени, Джеймса не найти этих заученных клише, и поэтому на их фоне целый стеллаж всевозможных грошовых „Кораблей Иштар“ и „Ползи, тень, ползи!“ ничего не стоит» 66.

Занимательна и отмеченная Лавкрафтом похвала от Мерритта. Его роман «Обитатели миража» (печатался частями в Argosy с двадцать третьего января по двадцать пятое февраля 1932 года, затем в том же году выпущен отдельной книгой), во многом списанный у коллег по цеху, очевидно прославляет Лавкрафта. Живущий в пустыне Гоби осьминог Кракен Кхалк’ру – явный реверанс в сторону Ктулху. В остальном роман пропитан вторичной романтикой, к которой Лавкрафт никогда не тяготел. Журнал с отдельными главами ему одолжил в марте 1932 года67 Р. Х. Барлоу, но дани себе Лавкрафт, по-видимому, не заметил.

Без особого внимания он оставил и некоего Мирла Прута, написавшего рассказ «Дом червя» (издан в октябре 1933 года в Weird