Однако скоростная речь не была «стенографическим» вариантом бейсик-инглиш. Так как «нормальные» языки берут свое начало во временах суеверий и невежества, они неизбежно унаследовали неверные структуры или ошибочные представления о мире. По-английски можно логически мыслить только с чрезвычайным усилием, настолько он несовершенен как ментальный инструмент. Например, глагол «быть» в английском имеет двадцать одно самостоятельное значение, каждое из которых вовсе не соответствует факту бытия.

Структура речевого общения при помощи символов, изобретенная вместо общепринятой, была сконструирована сообразно реальному миру, насколько это могли сделать новые люди. Строение скоростной речи не содержало «врожденных» дефектов английского языка. Например, ее создатели не допустили в действительности не существующего различия между существительным и глаголом, которое мы видим в большинстве других языков. Мир, то есть континуум, известный науке и включающий всю человеческую деятельность, не содержит «понятий-существительных» и «понятий-глаголов»; он содержит явления пространства-времени и отношения между ними. Преимущество языка, приближенное к истинной сущности мира или к чему-то более похожему на сущность, подобно преимуществу ведения расходных книг арабскими цифрами, а не римскими.

Для пользователей всех остальных языков научная многосторонняя логика почти недостижима; новый же язык не позволяет мыслить нелогично. Сравним ясную логику Буля[52] с темным смыслом Аристотелевой логики, которую она заменила.

Парадоксы вербальны, в реальном мире их не существует – и скоростная речь не имеет парадоксальных построений. Кто бреет испанского цирюльника? Ответ: сходи и посмотри. В синтаксисе скоростной речи парадокс испанского цирюльника содержаться не может, разве что в очевидной ошибке.

Но Джо Грин-Гилеад-Бриггз не мог постичь этот язык, пока не научился слышать, обучаясь говорить. Он трудился до изнеможения, а экран продолжал показывать его ошибки.

И все же наконец наступил момент, когда заданный Гэйл эталон полностью стерся, экран сделался темным. Гилеад радовался как дитя.

Однако восторг был недолгим. Используя программу, введенную Гэйл заранее, машина ответила ему звуком фанфар, громкими аплодисментами, а потом ехидно добавила:

– Хороший мальчик, заслужил конфетку.

Он повернулся к Гэйл:

– Женщина, ты говорила о браке. Если когда-нибудь сумеешь женить меня на себе, получишь взбучку.

– Насчет брака я еще не решила, – ответила она ровным голосом. – Теперь попробуй это слово, Джо.

В тот же вечер появился Болдуин, отозвал Гилеада в сторонку:

– Слушай, ухажер, отдели-ка животную часть своей натуры от работы, не то найду тебе другого учителя.

– Но…

– Ты меня слышал. Приглашай ее купаться, кататься – в часы, когда принадлежишь себе. Рабочее время – только для дела. У меня особые виды на тебя, я хочу, чтобы ты как следует всему научился.

– Она что, нажаловалась?

– Не глупи. Я обязан быть в курсе всего, что происходит.

– Хм… Котелок, а что значат эти разговоры насчет поисков мужа? Она серьезно или просто дразнит?

– Спроси у нее. Вообще-то, можешь не спрашивать, ведь у тебя никакого выбора нет. Она как гравитация: мало-помалу приберет к рукам.

– Ух ты! А у меня создалось впечатление, что «новые люди» не обременяют себя семьями и прочими, как ты выражаешься, обезьяньими привычками.

– Кто-то – нет, кто-то – да. Что до меня, так я был женат много раз, и есть тут у нас тихая мышка, у которой девять ребятишек от девяти разных отцов – и все блещут интеллектом. Но есть и мать одиннадцати ребятишек, Талиа Вагнер, которая верна их отцу и ни разу не взглянула на другого мужчину. Гении, Джо, здесь играют по собственным правилам, впрочем, они всегда так делают. Вот тебе несколько установленных статистических фактов о гениях из работы Армато…

Он назвал эти факты и продолжил:

– Гении обычно живут долго, скромностью не страдают, разве что прикидываются скромными. Их работоспособность не знает меры. Будучи эмоционально индифферентными к общепринятым моральным кодексам, они устанавливают собственные правила. Кстати, на тебе вроде заметны стигматы гениальности.

– Спасибо на добром слове. Может, мне и стоит позаниматься с другим учителем, если такой найдется?

– Любой из нас может с тобой заниматься, точно так же, как любой может учить ребенка речи. Она, вообще-то, биохимик, когда у нее остается для этого время.

– Когда остается время?

– Будь осторожен с этой девочкой, сынок. Ее настоящая профессия та же, что и у тебя, – достопочтимый палач. Свыше трехсот ликвидированных. – Котелок усмехнулся. – Так что, если захочешь поменять учителя, только подмигни.

Гилеад-Грин быстро сменил предмет разговора:

– Ты что-то говорил насчет работы для меня. И как с миссис Кейтли, она еще жива?

– Да, будь она проклята.

– Не забывай, у меня с ней счеты.

– Возможно, тебе придется отправиться на Луну. Она сообщила, что построит там дом для отдыха. Похоже, сказывается возраст… Советую лучше выполнять домашнее задание, если тебе не терпится встретиться с ней.

Лунная колония уже тогда была гериатрическим центром для богатых. Их сердца легче переносили низкую гравитацию, она позволяла чувствовать себя молодым – и, возможно, продлевала жизнь.

– Ладно, буду учиться.

Вместо того чтобы настоять на замене преподавателя, Джо принес на следующее занятие великолепное глянцевитое яблоко. Гэйл съела его, оставив только огрызок своему ученику, и заставила его работать еще усерднее, чем прежде. Совершенствуя его слух и произношение, она начала прорабатывать с ним тысячебуквенный словарь, принуждая его говорить простыми трех- и четырехбуквенными фразами, отвечая на них другими словами-предложениями, с использованием тех же фонетических значков. Некоторые сочетания гласных и согласных были очень трудны для произношения.

Гилеад справился. Он привык к тому, что многое усваивал быстрее тех, кто его окружал; теперь же он оказался в весьма живо соображающей компании. Он напрягал все силы, чтобы использовать часть своих громадных скрытых способностей. Гэйл запрещала ему прибегать к английскому. Заметив, что Гилеад стал улавливать кое-что из застольных разговоров и отвечать на реплики простой скоростной речи, она стала обучать его дополнительной лексике.

Экономичный язык нельзя свести к тысяче слов. Хотя почти всякую мысль можно как-то выразить с помощью небольшого запаса лексических единиц, все же удобно прибегать к более высокому порядку абстракции. Для технического словаря скоростная речь пользовалась откровенными заимствованиями – около шестидесяти из возможных тысячи с лишним фонем. Это были буквенные обозначения, обычно используемые как цифры; если же перед обычной цифрой поставить букву, этот символ будет иметь словесный смысл.