Она включила радиоприемник и нашла станцию, по которойкрутили «Удивительную благодать» [94]. Когда она вновь посмотрела на своегонеобычного спутника, он смотрел на темнеющее небо и плакал. Тут она посмотрелавниз и увидела что-то еще более необычное, пробравшее ее до глубины души, чегоне случалось уже пятнадцать лет, с того момента, как ее первая и единственнаяпопытка родить ребенка закончилась выкидышем.

Незверек, несобака, Ыш… тоже плакал.

14

Она свернула с автострады 95 сразу же за границей штатаМассачусетс и сняла им два соседних номера в дешевом отеле, который назывался«Морской бриз». Не подумала о том, что нужно взять с собой очки для вождения,те самые, которые она называла мухожопкиными очками («Если я их надеваю, томогу разглядеть мухину жопку»), да и все равно не любила ездить ночью. Вмухожопкиных очках или нет, ночная езда ее нервировала, а вот это могло привестик мигрени. С мигренью она бы просто не смогла сесть за руль, а пузырек с«Имитрексом» остался в аптечке в их доме в Ист-Стоунэме.

— Кроме того, — объяснила она Роланду, — если эта «Теткорпорейшн», которая тебе нужна, — где-то в дороге она сочла возможным перейтина ты, — находится в административном здании, ты все равно не сможешь попастьтуда до понедельника.

Возможно, она знала, что это не так. Рядом с ней сиделмужчина, который обычно попадал в те места, куда хотел попасть. Никто не могего удержать. Ирен решила, что это — одна из причин, по которых к нему влечетженщин.

Так или иначе, он не возражал против того, чтобы они провелиночь в мотеле, но идти с ней обедать отказался, поэтому она сбегала в ближайшийресторан быстрого обслуживания и купила еду за стойкой КЖК [95] . Поели онив номере Роланда. Ирен, не задавая лишних вопросов, поставила тарелку и передЫшем. Тот съел кусок курицы, аккуратно держа его в передних лапах, а потомотправился в ванную и улегся спать на коврике.

Почему они назвали это место «Морской бриз»? — спросилРоланд. В отличие от Ыша, он попробовал все блюда, но удовольствия не выказал.Ел, как человек, делающий свою работу. — Запаха океана я не чувствую.

— Ну, наверное, почувствовал бы, если б ветер дул вправильном направлении и со скоростью урагана. Мы это называем поэтическимвоображением, Роланд.

Он кивнул, неожиданно (во всяком случае, для нее) показав,что понимает, о чем речь.

— Красивая ложь.

— Да, пожалуй.

Она включила телевизор, надеясь, что Роланда это отвлечет,его реакция ее потрясла (хотя она убеждала себя, что всего лишь развеселила).Когда он сказал ей, что не может этого видеть, она не поняла, как восприниматьего слова; поначалу подумала, что он говорит об интеллектуальной убогости того,что показывали на экране. Потом решила, что он говорит (пусть и не прямо) опостигшем его горе, трауре, в котором он пребывает. И только когда он уточнил,что слышит голоса, да, но видит только полосы, от которых слезятся глаза, донее дошло, что он говорил о том, что было на самом деле: он не видел экранной«картинки». Ни серии «Розанны», которую показывали далеко не в первый раз, нирекламного ролика кукурузных хлопьев, ни говорящих голов в местном выпускеновостей. Она дождалась, пока не прошел сюжет со Стивеном Кингом (на вертолетеего доставили в Центральную больницу штата Мэн в городе Льюистон, где тем жевечером сделали операцию, которая позволила спасти ему правую ногу; состояниеписателя оценивалось, как удовлетворительное, впереди его ждали новые операции,дорога к полному выздоровлению представлялась долгой и неопределенной), потомвыключила телевизор.

Она выкинула объедки и одноразовую посуду (после обеда,купленного в КЖК, их всегда набиралось много), смущенно пожелала Роландуспокойной ночи (он ей ответил, рассеянно, словно мыслями был совсем в другомместе, отчего она занервничала и опечалилась) и прошла в свой номер. С часпосмотрела какой-то старый фильм с Юлом Бриннером, который играл сошедшего сума робота-ковбоя, потом выключила телевизор, пошла в ванную, чтобы почиститьзубы. Только тут поняла, что забыла захватить с собой зубную щетку. Почистилазубы, как могла, пальцем, потом легла на кровать в трусиках и лифчике (о ночнойрубашке тоже вовремя не подумала). Пролежала час, прежде чем поняла, чтоприслушивается к звукам за тонкой, как бумага, стеной, и, особенно, одномузвуку: грохоту выстрела из револьвера, который Роланд снял вместе с ремнемперед тем, как вылезти из кабины и пройти в мотель. Одного-единственноговыстрела, который бы означал, что Роланд нашел наиболее простой способ положитьконец своей печали.

Когда больше не могла выносить тишины в соседнем номере,поднялась, оделась и вышла из мотеля, чтобы посмотреть на звезды. Там и нашлаРоланда, сидевшего на бордюрном камне. Несобака лежала рядом с ним. Хотеласпросить, как ему удалось так тихо выйти из номера, что она этого не услышала(стены-то такие тонкие, а она так сильно напрягала слух), но передумала. Вместоэтого спросила, что он тут делает, и обнаружила, что совершенно не готова ни кправдивости ответа, ни к абсолютной беззащитности повернувшегося к ней лица.Думала, что Роланд, как принято в современном цивилизованном обществе, уйдет отпрямого ответа, а он ответил с ужасающей честностью.

— Я боюсь идти спать. Я боюсь, что мои мертвые друзья придутко мне, а если я их увижу, меня это убьет.

Он пристально посмотрела на Роланда, освещенного с двухсторон, как из окна его номера, так и ужасным, холодным, хэллоуиновским светомнатриевого уличного фонаря.

И хотя ее сердце билось так сильно, что сотрясало всю грудь,голос звучал достаточно спокойно, когда она спросила: «Тебе станет легче, еслия лягу с тобой?»

Он обдумал ее вопрос, кивнул.

— Думаю, да.

Она взяла его за руку, и они прошли в номер, который онасняла для него. Он разделся без малейших признаков смущения, она оглядела, вблагоговейном трепете и страхе, множество шрамов, которые покрывали верхнюючасть его тела: красную полосу от удара ножом на одном бицепсе, бледный следожога на другом, белые перекрестные шрамы от плетей на лопатках и между ними,три углубления, которые могли остаться только после пулевых ранений. Иразумеется, изуродованная правая рука. Ей мучило любопытство, но она знала, чтоникогда не решится спросить, откуда что взялось.