Глядя на нее, он отметил для себя следующее: во-первых,«видел лодку, на которой она приплыла», так иногда говорили в Калье БринСтерджис о фамильном сходстве; во-вторых, если в этом мире, особом Ключевоммире, возникало сообщество стрелков, то он столкнулся с представительницейэтого сообщества.

— И разве можно было найти лучшее место для такой встречи,чем у садика, в котором росла роза?

— Я вижу твоего отца в твоем лице, но не могу назвать егоимени, — Роланд понизил голос. — Скажи мне, кто он, если тебя это не затруднит.

Женщина улыбнулась, и Роланд почти что ухватил имя, впоисках которого рылся в памяти, но в последний момент оно все-такиускользнуло. Такое случается часто, память — большая скромница.

Вы никогда с ним не встречались… но я понимаю, почемудумаете, что видели его. Я назову его вам позже, если не возражаете, но сначалая хочу сопроводить вам наверх, мистер Дискейн. Там ждет человек, который хочет…— на мгновение она смутилась, словно подумала, что кто-то наказал ей произнестиопределенное слово, с тем, чтобы над ней посмеялись. Потом ямочки появились вуголках рта, а зеленые глаза весело блеснули, будто в голове у нее мелькнуладругая мысль: «Если они хотели выставить меня на посмешище, пойду имнавстречу»,…человек, который хочет посовещаться с вами, — закончила она.

— Хорошо, — кивнул он.

Она легонько коснулась его плеча, чтобы еще на несколькомгновений задержать на том месте, где он стоял.

— Меня попросили проследить, чтобы вы прочитали знак в СадуЛуча. Вы прочитаете?

Роланд ответил сухо, с извиняющимися нотками.

— Прочитаю, если смогу, но я плохо разбираю ваш письменныйязык, хотя, когда я говорю, на этой стороне меня достаточно хорошо понимают.

— Я думаю, это вы прочитать сможете. Во всяком случае,попытайтесь, — она вновь легонько коснулась его плеча, разворачивая стрелка кквадрату земли в мраморном полу вестибюля, не той земли, что привезли в тачкахвысокооплачиваемые садовники, но настоящей земли, которая всегда была на этомместе. Земли, которую могли обрабатывать, рыхлить, удобрять, но котораяоставалась неизменной.

Поначалу попытка прочитать надпись на маленькой бронзовойтабличке не удалась. Он практически не понимал ни слова, как не понималбольшинство надписей в витринах магазинов или слов на обложках журналов. И ужесобрался сказать об этом, попросить женщину со знакомым лицом прочитать емунадпись, когда буквы изменились, превратившись в буквы Высокого слога Гилеада.Так что он смог прочитать написанное, и легко. Как только прочитал, буквы сталипрежними.

— Ловко, — отметил он. — Табличка откликается на мои мысли?

Она улыбнулась, ее губы покрывала какая-то розовая сладкаясубстанция, и кивнула.

— Да. Если бы вы были евреем, английский сменился быивритом, русским — кириллицей.

— Ты говоришь правильно?

— Да.

Вестибюль зажил в привычном ритме… только, Роланд это ужепонял, ритм этого места отличался от ритма других административных зданий.Живущим в Тандерклепе предстояло всю жизнь страдать от легких заболеваний,вроде фурункулов и экземы, головной боли и звона в ушах; а вот умирали они(зачастую в молодом возрасте) от тяжелой и мучительной болезни, вродескоротечного рака, который буквально сжирал человека и сжигал нервы, каккостры, на которых тамошние жители готовили пищу. В «Хаммаршельд-Плаза-2» всебыло наоборот: тут царили здоровье и гармония, доброжелательность ивеликодушие. Эти люди не слышали пение розы, но и нужды в этом не было. Онибыли счастливчиками, и на каком-то уровне сознания каждый из них это понимал… ив этом было самое большое счастье. Он наблюдал, как они входят в вестибюль иидут к лифтам, бодрым шагом, размахивая своими мешками и сумками, своимснаряжением и амуницией, и ни один не шел по прямой, соединяющей двери и лифты.Некоторые подходили к квадрату земли, который зеленоглазая женщина назвалаСадом Луча, но даже у тех, кто не подходил, траектория движения превращалась вдугу, выгнутую к квадрату земли, словно он являл собой мощный магнит. А если быкто-нибудь попытался причинить вред розе? У лифтов за маленьким столиком сиделохранник, Роланд это видел, толстый и старый. Но это не имело ровно никакогозначения. Если бы возникла какая-то угроза, у всех, кто находился в вестибюле,в голове раздался бы тревожный вскрик, пронзительный и повелительный, каксвисток, который могут услышать только собаки. И они бы тут же набросились напотенциального обидчика розы. Сделали бы это быстро, не заботясь о собственнойбезопасности. Роза могла защитить себя, когда росла на пустыре среди мусора исорняков (во всяком случае, притягивала тех, кто мог ее защитить), и в этомничего не изменилось.

— Мистер Дискейн? Вы готовы подняться наверх?

— Да, — кивнул он. — Веди меня, куда должна отвести.

7

Он смог соотнести лицо женщины с фамилией в тот самыймомент, когда они подошли к лифту. Возможно, потому, что увидел ее в профиль, иформа скулы стала последней подсказкой. Он вспомнил, как Эдди пересказывал емуразговор с Келвином Тауэром, который состоялся после того, как Джек Андолини иДжордж Бьонди покинули «Манхэттенский ресторан для ума». Тауэр говорил о семьесвоего самого лучше друга. «Они хвалятся, что на их фирменных бланкахуникальная шапка, единственная в Нью-Йорке, а то и в Соединенных Штатах. Онасостоит из одного слова: „ДИПНО“.

— Ты — дочь сэя Эрона Дипно? — спросил он. — Конечно же,нет, ты слишком молода. Его внучка?

Ее улыбка поблекла.

— У Эрона не было детей, мистер Дискейн. Я — внучка егостаршего брата, но мои родители и дедушка умерли молодыми. Так что воспитывалменя, главным образом, Эйри.

— Так ты его называла? Эйри?

— Называла, когда была маленькой, да и когда выросла, тоже,— она протянула руку, улыбка вернулась. — Нэнси Дипно. И я очень рада, чтовстретилась с вами. Немного испугана, но рада.

Роланд пожал руку, но чисто формально, практически лишьприкоснувшись к ней. Потом, вложив куда больше души (все-таки с этим ритуаломон вырос, понимал его), приложил кулак ко лбу и согнул ногу.

— Долгих дней и приятных ночей, Нэнси Дипно! Улыбка расплыласьдо ушей.

— И пусть у вас их будет в два раза больше, Роланд изГилеада! Пусть у вас их будет в два раза больше.

Двери открылись, они вошли в кабину лифта и поднялись надевяносто девятый этаж.

8

Из лифта вышли в большое круглое фойе. Пол устилал темно-розовыйковер, цвет которого в точности соответствовал цвету лепестков розы. Напротивлифта Роланд увидел стеклянные двери с надписью «ТЕТ КОРПОРЕЙШН”. За ниминаходилось еще одно фойе, размером поменьше, где за столом сидела женщина и,похоже, говорила сама с собой. В наружном фойе, справа от лифта, стояли двоемужчин в деловых костюмах. Она разговаривали друг с другом, сунув руки вкарманы, вроде бы совершенно расслабленные, но Роланд сразу заметил, чторасслабленностью тут и не пахнет. И они были вооружены. Пиджаки им сшилиотлично, но, если человек знает, где искать оружие, то обычно замечает его,если оно есть. Эти двое парней могли стоять в фойе час, может, два (дажепрофессионалам трудно оставаться в полной боевой готовности дольше), всякий раз,когда открывались двери лифта, изображая непринужденный разговор, но обасреагировали бы мгновенно, заподозрив неладное. Роланд такие мерыпредосторожности одобрял.