Эти мысли неизбежно привели его к Валери де Бомпар. Как перестать думать о ней? Как отделаться от вопроса: а что, если во вселенной, состоящей из самых немыслимых миров, существует не одна графиня де Бомпар? Неужели Валери, которую он знал, явилась из другого мира? Это объяснило бы ее странную природу. Он вспомнил, как, увидев графиню впервые, испытал тревожное чувство встречи с чем-то необычным, с созданием, настолько поразительным, что оно просто не могло принадлежать к окружавшей их вульгарной действительности. Сердце Клейтона болезненно сжалось, стоило ему представить несчастную девочку, заблудившуюся в до ужаса чужом ей мире. А потом графиню покинул единственный человек, который по-настоящему ее понял. В довершение бед несколько лет спустя Валери влюбилась в него, глупого и тщеславного агента полиции, а он в первую очередь желал разгадать ее тайну, потому что – как она же сама ему и объяснила – это была самая глубокая из всех существующих форм обладания. Тем не менее в многоцветье возможных миров имелся один, где они были счастливы, где Валери оставалась живой и была вовсе не чудовищем, а частью волшебной и великодушной реальности, хотя он мог посещать эту реальность только во сне.

Бешеные удары в дверь заставили Клейтона очнуться. Он глубоко вздохнул и пошел открывать, старательно обходя кучи собранного в Камере хлама. К тому же сейчас в помещении стояли тут и там странного вида колонны, обвитые кабелем и обвешанные лампочками. Колонны вырастали из пола, как деревья в механическом лесу. Агент удивленно поднял брови, обнаружив за дверью Уэллса и его жену. Писатель был в пижаме, она – в ночной рубашке, словно оба только что встали с постели.

– Мистер Уэллс… миссис Уэллс… Что, черт возьми…

– Агент Клейтон! – выпалил писатель. – Какое счастье, что мы нашли вас! Вы нам срочно нужны, а так как, по вашим собственным словам, вы проводите кучу времени именно здесь, мы решили на удачу заглянуть в Камеру, прежде чем идти к вам на службу, тем более в такой ранний час.

Клейтон недоверчиво кивнул.

– Но что вы от меня хотите? Дело должно быть чрезвычайной срочности, ежели вы даже одеться не успели… – заметил он с насмешкой.

– Именно так, именно так. Понимаете… – начал Уэллс смущенно. – Мы с женой хотим обсудить с вами и вправду очень и очень важное дело, связанное… э-э… с книгой.

– Ах, с книгой, – повторил агент, сразу насторожившись. – Хорошо, хорошо. Что ж, давайте потолкуем про книгу. Проходите, пожалуйста.

Он повел их к своему столу. По дороге Уэллс задерживал взгляд на некоторых чудесных вещах, мимо которых они проходили, – на скелете сирены, голове Минотавра, шкуре огромного ликантропа… Однако разглядеть их как следует он не успевал, так как его взор неизменно возвращался к ножу, парившему за спиной Джейн.

– Я хотел бы предложить вам чаю, – сказал агент, – но, боюсь, он уже давно остыл.

– О, не беспокойтесь, мы успели позавтракать. Э… вот это, – он робко указал на книгу, лежащую на столе, – и есть “Карта хаоса”?

– Да.

Писатель тотчас кинулся к Клейтону, словно внезапно почувствовал горячее желание обнять его. И сразу же нож выплыл из-за спины Джейн, и острый кончик пристроился к ее горлу.

– Доброе утро, агент Клейтон, – раздался голос. – Вот мы и свиделись снова. Хотя с последней нашей встречи прошло немало времени.

Клейтон с ненавистью уставился на висевший в воздухе нож, но ничего не ответил.

– Джордж, прошу тебя, пока агент будет приходить в себя, освободи его от пистолета, – велел голос. – Но только без глупостей, или я нарисую красивую улыбку на шее твоей жены!

Стиснув зубы, Клейтон распахнул полы пиджака, давая Уэллсу возможность забрать у него пистолет.

– Мне очень жаль, очень жаль, – извинился писатель. – У меня не было выбора. Иначе он искалечил бы Джейн.

Клейтон бросил на него полный презрения взгляд. Уэллс опустил голову и отвернулся, но, едва он сделал шаг в сторону жены, как голос остановил его:

– О, прости, Джордж, у меня совсем вылетело из головы… Не хотелось бы злоупотреблять твоей любезностью, но, раз уж ты стоишь у стола, не прихватишь ли еще и книгу? Я ведь должен ее уничтожить, как ты помнишь.

Пока Злодей беседовал в Камере чудес с Клейтоном, в оранжерее, построенной по образцу Тадж-Махала, знаменитый писатель Артур Конан Дойл выслушивал самую странную из оправдательных речей.

– Если я в чем-нибудь и виноват, Артур, то только в том, что заставлял людей мечтать, – говорил Мюррей. – А мечты, они ведь очень нужны. Без них человечеству не перекроить себя!

– “Заставлял людей мечтать”? Значит, так ты это называешь? – спросил писатель, и голос его громыхнул в пустой оранжерее.

– Но ведь и ты делал то же самое, придумывая приключения Шерлока Холмса, – продолжал оправдываться Мюррей. – Ты дал читателям бальзам, помогавший им смириться со своим жалким существованием. А потом отнял у них это чудодейственное средство!

– Холмс – выдуманный литературный персонаж, будь он трижды проклят, – возразил Конан Дойл, все больше распаляясь. – Я никогда не выдавал Холмса за живого человека.

Миллионер попробовал изменить тактику:

– Да, разумеется. А Великий Анкома? Разве вы с Джорджем не представили мне его как настоящего медиума, способного установить контакт с Эммой?

– Целью нашего обмана было спасти твою жизнь, только поэтому я решился принять в нем участие. Мы думали, что если ты проглотишь этот фарс, то выкинешь из головы мысли о самоубийстве. А вот цель создания фирмы “Путешествия во времени Мюррея” была совсем другой. И ведь дернул же меня черт встать на защиту подобной затеи! Я написал дюжины статей в ее поддержку!

– Скажи, разве я не отблагодарил тебя в нужный час? В конце концов, не моя вина, что ты готов верить всему подряд.

– Я не верю всему подряд! – взбеленился Конан Дойл.

Мюррей запрокинул голову, собираясь расхохотаться, и тут некая точка в небе привлекла к себе его внимание. Он прищурился, чтобы лучше ее разглядеть. И по мере того как непонятный объект обретал более четкую форму, рот миллионера раскрывался все шире и шире. Наконец он с трудом выдавил из себя:

– А если я скажу тебе, что над нашими головами вот-вот пролетит птеродактиль?

– Птеродактиль? Шутить изволишь, Гиллиам? – с негодованием воскликнул писатель. – За кого ты меня принимаешь? Уж в такое я никогда не поверю!

Едва он произнес эти слова, как сверху стал нарастать шум, похожий на звук, с каким ветер терзает развешанные на веревке простыни. Секунду спустя вокруг потемнело – их накрыла огромная тень. Конан Дойл тоже поднял голову и сквозь стеклянный потолок оранжереи увидел в небе птеродактиля. Он был точно таким же, как на известных гравюрах: узкий череп, усеянная зубами остроконечная челюсть и зеленовато-серые распахнутые крылья не менее двух метров в длину каждое. Когда чудовище исчезло из виду, писатель спросил дрожащим голосом: