Вдовы так и не нашли замену Исаксену. Многие претендовали на должность управляющего, никто не годился, и шкиперы их конторы лишь качали головой. Слухи о причинах ухода Исаксена распространились широко. Профессионалы сторонились их фирмы, и работа практически остановилась.

Но в один прекрасный день все же мог появиться сильный человек, способный настоять на своем и выправить курс. И город бы снова расцвел. Такому риску Клара подвергаться не желала.

— Но, дорогая, что вы, не нужно, — произнесла Элен, когда Клара, после продолжительных консультаций с Маркуссеном, внесла свое предложение.

Элен, похоже, решила, что Клара пытается отплатить им за печенья, которыми они частенько ее угощали, попивая кофеек.

— Ну что вы, право, какие пустяки, — ответила Клара, тем самым показывая, что ее готовность заплатить огромную сумму всего лишь проявление отзывчивости.

Она понимала, насколько безумен этот разговор. Вдовы, возможно, тоже. Во всяком случае, Элен сильно побледнела. У Эммы и Йоханны на щеках проступили красные пятна. Сестры косились друг на друга, и Клара знала, что их согласие станет следствием привычной нерешительности.

Она их не использовала. Платила за пароходы не больше и не меньше, чем они стоили, учитывая неблагоприятную ситуацию на рынке. Она стремилась не к выгоде. На покупку пароходов ее толкнула «морская проказа». Вид шрамов от волдырей и нарывов на бедных пальцах Кнуда Эрика, на запястьях, на шее сильно ее взволновал. В голову лезли африканские рабы, в цепях бредущие через весь континент, чтобы их затем погрузили на корабли и продали. У них, наверное, были такие же шрамы в тех местах, где грубое железо соприкасалось с голой ранимой кожей. Она же только одного хотела. Только освободить рабов. Освободить Кнуда Эрика от цепей, наложенных неправильным, искаженным представлением о мужественности. Не успевали избитые моряки вернуться домой после вечного сражения с морем, как уже снова тянулись прочь и просили о большем, как будто им всегда было мало ударов, сыпавшихся со всех сторон: шторм, волны, холод, дурная пища, отсутствие гигиены, грубость, насилие. И больше всех доставалось слабым. Это должно прекратиться.

Через два дня Кнуд Эрик сообщил, что нашел новое место.

И он сам соберет и мешок, и рундук.

* * *

«Кристина» — так называлась брамсельная шхуна водоизмещением сто пятьдесят тонн. Капитан Теодор Баер был тощим мужчиной с беспокойным худым лицом, не тронутым ни солнцем, ни ветром. Летом и зимой он оставался одинаково бледным, пребывал ли в южных или северных широтах. Говорили, у него слабое сердце, надо бы на берег, но слишком уж бережлив, не решается.

У Баера была одна страсть: дочь восемнадцати лет Кристина, в честь которой он и назвал корабль.

Экипаж состоял из пяти человек.

Кнуду Эрику было пятнадцать, он считал себя опытным моряком, так как перешел с камбуза на палубу, на место юнги. С компасом он давно был знаком. Умел заплести огон, срастить концы троса коротким сплеснем и наложить марку. Мог сделать поворот оверштаг и фордевинд.

На камбузе теперь работал бледный паренек, поддерживавший огонь в плите, весь зеленый от морской болезни. Ему было четырнадцать, как и Кнуду Эрику сто лет назад. Звали его Хельмер — тот самый мальчишка, что когда-то не хотел лезть в воду и, повиснув на фокштаге дедушкиного шмака, перевернул его. Штурманом на «Кристине» был пожилой мужчина Хермуд Дрейман, тоже из Марсталя.

Семьи копенгагенских матросов-«дальнобойщиков» Рикарда и Альгота были далеки от мореходных традиций. Кнуд Эрик понял это по их снаряжению: ни рундуков, ни постельного белья. Кроме обязательного матросского чемодана[36], в котором хранились коровий рог с жиром, парусные иглы, свайка, шило и рукавицы, каждый владел лишь вещмешком с одеялом и коробкой из-под сигар, в которой хранилась бритва. Их парадная форма не отличалась от робы: пара грубых синих штанов и шерстяная фуфайка того же цвета.

У Рикарда на правой руке была татуировка обнаженной русалки, держащей Даннеброг. Оба матроса пользовались польскими мундштуками для сигарет, кончик у мундштуков был плоским, так что за неимением пепельницы сигарету можно было поставить вертикально.

Здесь царило совсем иное, нежели на «Активе», веселое настроение, но Кнуд Эрик все никак не мог распрощаться со своим прежним мучителем. Борясь с усталостью, ночью, в одиночестве стоя у штурвала, когда высокие волны с кусками льда вздымались над судном, он всегда вспоминал Пиннерупа. Слышал его ругань в завывании ветра. Видел лицо в пенных верхушках волн. Чувствовал, как немилосердная рука сжимается на волдырях, когда одолевала усталость, и с чувством торжества понимал, что победил мучителя. Море он все еще, бывало, ненавидел в приступе детского упрямства, но больше не боялся.

Он видел, как умалился штурман. Тогда, сидя на причале канала Фредериксхольм, с отрепетированной небрежностью болтая ногами, он еще до конца не понимал, чему же научился, глядя на то, как штурман спасовал в столкновении с портовыми рабочими. А теперь до него дошло. Многому можно научиться, лишь неся тяготы и лишения, но не стоит унижать людей только потому, что они неопытны. Им можно протянуть руку помощи. И он помог Хельмеру, когда тот уже готов был сдаться под гнетом усталости и постоянной дурноты.

— Смотри, — учил он, — хлеб у тебя клеклый, народ беспрестанно жалуется. Проблема в дрожжах. Покупные дрожжи никуда не годятся.

Он взял пару больших картофелин и попросил Хельмера их почистить и мелко порезать.

— Ну-ка, найди мне бутылку, — продолжил он урок.

Бутылку следовало на треть наполнить порезанной картошкой и долить воды. Затем Кнуд Эрик заткнул ее пробкой, которую хорошенько закрепил с помощью парусной нитки.

— А теперь пусть постоит в теплом месте, и через пару дней у тебя будут дрожжи. Ты их протрешь через сито и положишь в тесто. Но смотри, чтобы не перестояли, а то нитка порвется, и будет большой «бум».

Хельмер смотрел на него так, словно старший товарищ только что посвятил его в секреты мастерства великих фокусников.

Вот оно как, быть взрослым, думал Кнуд Эрик, вот как на тебя тогда смотрят.

«Кристина» уверенным курсом шла на Ньюфаундленд. Не об этом мечтал Кнуд Эрик. Но уж какое место досталось, такое досталось, и маршрут, пролегающий через холодные воды Северной Атлантики, стал еще одним испытанием на прочность. Из Оскарсхамна в Швеции до Эребакке в Исландии они шли двадцать два дня, груженные деревом. По пути на него вновь нашла морская болезнь, заставив усомниться в себе. Разгрузка заняла две недели.

Потом «Кристина» продолжила путь в Литл-Бэй на Ньюфаундленде, неся в трюме черный вулканический песок с побережья Исландии. Стоял ноябрь. Через неделю плавания они попали в густой туман. После полудня туман отступил и встал стеной на горизонте, в то время как солнце ярко освещало остальную часть небесного свода. Затем вернулся, паруса посерели от влаги, тяжелые капли падали на палубу. Небо то показывалось, то исчезало, и за серой пеленой не разглядеть было даже нока бом-утлегаря.