не зашло слишком далеко, – продолжила мама взволнованно, даже нервно, – но мне не хватило силы и решительности. Я была молода и глупа. И знала, чувствовала, что ты совсем не любишь Хелл и страдаешь рядом с ней… – она снова замолчала, переводя дыхание, – не то чтобы это меня оправдывало.

– Не то чтобы это оправдывало нас обоих, – эхом отозвался мужской голос. – Но все эти годы я жалел лишь о том, что не встретил тебя раньше, чем Хелл.

– Судьба жестока, особенно сейчас, – мама пыталась говорить спокойно, но Фрее казалось, что она вот-вот расплачется. – Но все это в прошлом. Сейчас нужно позаботиться о другом. Как думаешь, есть шансы найти того, кто наложил проклятье?

Мужчина долго молчал, размышляя, и продолжил лишь после тяжелого вздоха:

– Оно медленно убивает даже Хелл. Так что исполнитель может быть…

– Давно мертв, – перебила мама. – Думаю, это часть плана Хелл. Если исполнитель не оказался хитрее нее, то заклятье закрылось. Его не снять. Я уже рассматривала такую возможность.

Мама говорила странно. Отстраненно, почти холодно. Она даже с пациентами всегда общалась тепло и участливо, не то что со знакомыми.

– И что ты в таком случае собираешься делать?

Мужчина прошел вглубь комнаты, наверное, ближе к маме. Она не отстранилась.

– Я не знаю, – голос ее надломился, хрустнул, как веточка в костре, – Руэйд, я не знаю. Моя дочь умирает, а я могу только замедлить этот процесс.

– Наша дочь.

«Наша». В том, как он это произнес, было нечто странное, как будто речь шла о чем-то священном.

Мама плакала. Ее слезы падали на пол тихо-тихо.

Одна капля, вторая, третья.

Гроза прошла, и над вересковым полем шел ровный, почти беззвучный ледяной дождь.

На следующий день мать с кровати уже не встала. Отец сказал, что управление барьером придется переложить на Фриг до тех пор, пока «маме не станет лучше». Вряд ли он сам в это верил. Он погладил Фриг по волосам и спросил, не тяжело ли ей, но заклинание, связавшее ее с барьером, не придавило непосильным грузом, наоборот, словно бы поддержало. Когда Фриг сказала об этом отцу, он лишь невесело усмехнулся.

– Может быть, я даже немного надеялся, что это окажется слишком тяжело для тебя.

– Почему это? – Фриг непонимающе посмотрела на него.

– Тогда бы не пришлось признавать, что ты уже так выросла, – в голосе отца мешались горечь и гордость.

– Не волнуйся, я буду доставлять тебе столько же проблем, как если бы была маленькой, – пообещала Фриг.

Отец поцеловал ее в лоб.

– Думаю, с возрастом ты будешь доставлять только больше проблем.

Все же отец действительно успел хорошо узнать ее за эти шестнадцать лет. После разговора с ним Фриг чувствовала себя приободренной, но стоило зайти в комнаты матери, как тревога и грусть снова придавили ее к земле.

Мать лежала почти без движения, бледная и холодная.

Однажды Фриг, еще совсем маленькой, оступилась на лестнице и выронила свою оживленную магией куклу. От падения на пол тонкий фарфор треснул сразу в нескольких местах. Сначала кукла попыталась встать, но отколотые ноги не позволили ей этого. Потом она лежала неподвижно. А Фриг так и стояла на ступеньках, одновременно испуганно и завороженно наблюдая за тем, как из куклы утекает магия.

На мать Фриг старалась не смотреть. Но кожей чувствовала, как с ней происходит то же самое.

Куклу тогда починил Фэй одним легким движением своих тонких пальцев. Мать так «починить» не могли. Состояние ее лишь ухудшалось с каждым часом, хотя лекари суетились вокруг еще со вчерашнего дня. Иногда кто-то из них едва слышно произносил что-то вроде: «Почему же мисс Уртика не отвечает на письма? Неужели дела Рейнгарда заботят ее так сильно?» или «Как жаль, что мисс Сальвия нас оставила».

Когда мать услышала второе имя, ее лицо исказилось, словно от боли.

Мисс Сальвия. Раньше она была здесь главным лекарем. Фриг не слишком хорошо ее помнила, она тогда была очень мала. Но в детстве она много болела, так что мисс Сальвия была частым гостем в ее комнате. Лучше всего почему-то запомнились ее темные, с зеленоватым отливом волосы, заплетенные в тугую косу. И руки, мягкие и теплые. В воспоминаниях Фриг они пахли шалфеем.

– Посмотри на меня, – голос матери был хриплым и тихим, но все равно звучал властно, обращая просьбу в приказ.

Только что Леди Хелл прогнала всех лекарей, но оставила Фриг. Она сидела на стуле, смотря в пол и практически окаменев, словно вдруг заглянула в глаза василиска.

Ей страшно было смотреть на мать. Но она сделала это и увидела то же, что замечала и раньше, но не так явно, – проклятье. Оно было похоже на змею, обвившуюся вокруг материнской шеи. Кольца длинного тела сжимались все плотнее и плотнее, скоро они сдавят так, что мать не сможет дышать, и тогда…

– Я умру, – сказала мать, царственная и прекрасная даже сейчас, – сегодня вечером, на закате.

– Почему ты так решила? – с дрожью в голосе спросила Фриг.

– Она так сказала мне, – на матери появилась странная улыбка.

– Она? – Фриг нахмурилась.

– Она. Та, что заговорила со мной. Та, что смогла спастись из долгого заточения с моей помощью. Та, чей свет ярче солнца, а лик прекраснее звезд.

Фриг подумала, что мать бредит, поэтому не стала больше расспрашивать.

– Ты должна мне кое-что пообещать. Нет. Ты должна дать мне клятву.

«Даже сейчас», – подумала Фриг, но сказала совсем другое:

– Я сделаю все что угодно.

– Сальвия – ты должна помнить ее… – или ее дочь, если она выживет… – Мать замолчала так, будто ей сложно было сформулировать мысль. – Ты должна отомстить им за меня. Ты должна убить их.

Фриг отскочила от кровати так резко, что опрокинула стул. И застыла, прижав руки ко рту и глядя на мать с ужасом.

«Даже сейчас».

– За что ты так их ненавидишь? – выдохнула она сквозь прислоненные к губам пальцы.

– Эта женщина… Сальвия… она отняла у меня того единственного, кого я любила всю жизнь! – Глаза Леди Хелл на миг вспыхнули тем рубиново-алым огнем, каким горели всегда, и угасли, словно залитые водой угли. – И я отниму у нее столько, сколько смогу, чего бы мне это ни стоило.

Руки Фриг опали. Казалось, что по всему ее телу прошла глубокая трещина.

– Мама, ты любишь меня?

– Дай клятву, Фриг, – приказала Леди Хелл, будто не слыша.

– Ты любишь меня? – повторила Фриг громче, почти срываясь на крик.

– Не смей повышать на меня голос, – в этих словах