и раздраженный. И сразу направился в покои Леди, где оставался до глубокой ночи. А потом снова покинул замок.

Фриг не знала, что происходило в комнате матери, что отец такого сказал или сделал, но наутро ей стало лучше. Лекари лишь дивились, говоря, что Леди Хелл быстро идет на поправку. А ее отстраненное и закрытое поведение – только следствие болезни и скоро пройдет. По разговорам слуг Фриг узнала, что Леди Хелл почти ни на что не реагирует, даже на имя откликается через раз, почти ничего не говорит и как-то странно смотрит. Впрочем, ничего особенного, решила Фриг. Конечно же, вся эта болтовня о смерти и о ней были лишь очередным разыгранным Леди Хелл спектаклем. Она никогда не изменится.

Куда сильнее взволновала Фриг другая новость – с Серебряной нитью было что-то не то. Никто не мог призвать ее, сообщение между городами было потеряно. Все чаще и чаще по коридорам прокатывалось слово «оборвалась».

Фриг хотела бы спросить у Фэя, правда ли это и что вообще происходит, но он исчез из замка. Наверное, пошел туда, где хранилось само заклятье, ведь Серебряная нить почти целиком его разработка.

«Фэй все исправит», – подумала тогда Фриг, открывая дверь в комнату матери.

Мать полулежала на горе подушек. Она заметно похудела, скулы ее заострились, а ключицы стали выпирать сильнее. Руки, лежащие поверх одеяла, сделались, кажется, даже тоньше, чем у Фриг. Кожа была бледной почти до синевы, а кожа под глазами и вовсе приобрела фиолетовый оттенок. Волосы растрепаны, движения вялые и нетвердые, взгляд потерянный и изможденный.

Фриг не верилось, что кто-то может так сильно измениться всего за несколько дней. А еще не верилось в то, что она никогда не наблюдала свою мать настолько человечной. Что пугало ее больше – это или болезненный вид, Фриг не знала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, садясь рядом с кроватью.

– Намного лучше, чем выгляжу, спасибо, – ответила мать, и Фриг насторожилась. Неужели отец смог настолько сильно повлиять на нее, что привил вежливость? Но у нее был вопрос поважнее.

– Это правда, что ты кого-то убила? – Фриг сказала это самым будничным тоном, словно все внутри нее не покрывалось льдом от этой мысли.

– Нет, конечно же нет. – Женщина покачала головой, и аура ее тревожно колыхнулась. Она была слишком слаба, чтобы защититься от чужих глаз, особенно таких пристальных, как у Фриг. И стали ясны две вещи: она не врала. А еще не была ее матерью.

Аура была очень похожа, но Фриг знала свою мать шестнадцать лет и не раз подвергалась воздействию ее магии. Она бы не спутала. Сейчас же все вставало на свои места. Магия барьера, которую пришлось переложить на Фриг. Слова о смерти. Тот факт, что после визита отца матери вдруг стало лучше. Та, чей свет ярче солнца, а лик прекраснее звезд.

– Кто ты? – Фриг продолжала смотреть на женщину, притворяющуюся ее матерью, без всякого выражения. – И не вздумай врать, я все вижу и чувствую. Вы с отцом правда планировали от меня это скрыть? Я слишком долго ее знала, – Фриг едва не усмехнулась оттого, как легко перешла на прошедшее время, – вы непохожи. Не расскажешь мне, я расскажу всему замку о том, что ты самозванка.

Женщина подняла на нее усталые грустные глаза, и было нечто такое в этом взгляде, отчего Фриг расхотелось угрожать ей. Это нечто окутало ее нежным теплом летнего дня, и Фриг все поняла.

– Это будет наша с тобой тайна, – сказала та, чей свет был ярче солнца, а лик прекраснее звезд.

То утро помнилось плохо.

Фрея открыла глаза, лежа в кровати, и рассветное солнце било ей прямо в лицо. Но мамы рядом уже не было. Фрея нашла ее в своей комнате. Сначала ей казалось, что она спит.

А потом Фрея взахлеб рыдала у ее кровати, пока не сорвала голос.

Лорд пришел вместе с последними лучами заката и холодным ночным ветром. Фрея не помнила ни его лица, ни слов. В голове почему-то отпечаталась только ярко-алая полоса света, растекающаяся по полу от входной двери. Тогда Фрея еще не знала ни что Лорд ее отец, ни что он заберет ее с собой. Ей было все равно.

Он попросил провести его в комнату матери, и Фрея сделала это, не думая. Дальше память снова становилась обрывочной. Все, что сохранилось в ней, – фигура Лорда. Он стоял на коленях перед кроватью матери, приложив ее руку к губам. Фрее казалось, что он плачет.

Потом он что-то говорил ей. Она не помнила, что именно. Лорд повел ее куда-то, оказалось, к порталу. Зачем – Фрея не знала, но ей до сих пор было все равно. Они миновали целую цепь порталов, чтобы наконец оказаться в замке. Он был таким черным, что сливался с ночным небом.

Сеть коридоров промелькнула неясным серым пятном, Лорд отвел Фрею в какую-то комнату и велел не выходить, пока он не вернется, а обо всем, что понадобится, просить присланных им слуг. Фрея так ни о чем и не попросила. Она вообще не помнит, как провела ту ночь.

Но все эти воспоминания были не самым страшным. Самым страшным оказалось осознание того, что мама умерла по ее вине, взяв на себя ее проклятие. Самым страшным оказалось осознание того, что мамы никогда больше не будет. И Фрея должна была за нее отомстить.

Фриг не спала всю ночь и проснулась только под вечер из-за волнения, что разрядами молний проносилось по замку. Но, выглянув из комнаты, Фриг не заметила особого оживления. Только поймав в коридоре пробегавшего мимо лакея, она узнала, что же стряслось.

Отец вернулся. И вернулся не один.

Когда Фриг, следуя за лакеем, влетела в комнату, то сначала увидела только отца. Он стоял, положив одну руку на кресло, развернутое к камину, и напряженно глядел в огонь, так, словно о чем-то думал. Фриг удивилась, почему он просто не сядет?

Вся неделя была слишком холодной даже для осени, и Фриг подошла поближе к камину, чтобы погреться. Только тогда она поняла, почему отец стоял. Кресло уже было занято.

Девочка, расположившаяся в нем, выглядела разве что немного помладше Фриг, но была такой болезненной и исхудавшей, что из-за изогнутой спинки ее и не увидишь. Кожа девочки показалась Фриг похожей на бумагу старых книг, желтоватая, тонкая и хрупкая. А глаза, тускло-зеленые и огромные