вообще подошла твоя чакра.

— По-твоему, я на медведя похожа больше? — нарочито надула губки, да только уголки рта, будто сами, растягивались в предательской улыбке.

— Не знаю, может. Совсем не помню историй о настоящих медведях. Все больше о сказочных, которые без чакры болтать умеют.

— Расскажи.

Задумавшись, я смог только вспомнить историю про седого медведя, который и не медведем вовсе был.

— …С тех пор так и повелось: как залютует какой охотник, станет зверя без меры бить, тут и приберет его к себе Седой медведь. А так ничего: ходи, гуляй по тайге. Старики поговаривали, справедливым он был, Седой медведь, — закончил я историю слово в слово, как в мультике было.

Заснула Анко под рассказ о бескрайних хвойных лесах, болотах, диковинных ягодах, пушных зверьках и комарах. Кстати, ничего похожего на тайгу не было ни в одной стране. Для местных мои рассказы — как байки и легенды о днях до нашей эры для меня.

Надо сказать, что никому из нас пятерых в Коноху особо не хотелось. Тензо боялся и вечерами в своем углу шепотом репетировал оправдательные речи. Правда, у него до сих пор не выходило оправдаться даже перед самим собой. А мы трое уже скучали по морю и тому настроению, что осталось на пляже Каменистого побережья. Зато мы забрали с собой доверие. По крайней мере, Анко и Наруто перестали меня делить и ссориться по пустякам, а вели себя, скорее, как брат и сестра. Мелкий частенько засыпал на коленях у Анко, а она шутливо душила его в объятьях. Иногда они вместе с ним «душили» уже меня, если я засиживался в саду с черновиками слишком долго.

У меня так быстро не получилось сдружиться с Наруто, как это вышло у Анко, когда она перестала в нем видеть конкурента. Эта роль досталась Хоноке. Несмотря на то, что с красноголовой вивисекторшей я общался подчеркнуто официально и только по делу, Анко была сама не своя. Девушка в присутствии красноволосой из кожи вон лезла и становилась то приторно сладкой пай-девочкой, то чересчур развязной. Родня не одобряла такого поведения, но благоразумно молчала.

Успокоив тяжелое дыхание, я притянул Анко к себе и зашептал:

— Веди себя спокойнее, пожалуйста. Не хочу, чтобы у меня появились соперники.

— Что?

— То, как ты себя ведешь, привлекает внимание других мужчин. Я ревную.

Когда я отстранился, Анко лучилась довольством. Словно сделала кому-то гадость.

Поймав себя на том, что хочу большего, я кашлянул и второй рукой потрепал мелкого по волосам.

— Наруто, — привлек я внимание мальчишки, — пожалуйста, сходи Тензо подоставай или Хоноку.

— Лучше Хоноку, — серьезно заявил мелкий, давя улыбку, — мне как раз помощь нужна, — и, забрав со стола набор для печатей, скрылся за дверью.

— Кажется, он считает нас смешными.

— Иру-у-ка, — шаловливые ручки нырнули под кофту, щекоча, пробежались по бокам. Терпеть невозможно. Лапки холодные, а жар от них, как от углей в сухой соломе.

— Ну-ка, — с хриплым шепотом я притянул Анко к себе, — иди сюда!

Изобразив испуг, Анко выскользнула из рук, словно рыбка, и снова принялась меня щекотать, приговаривая шутливые дразнилки.

Наконец она дала себя поймать, а затем томным шепотом произнесла:

— Ты — рыба моей мечты.

Честно пытался не заржать. Не вышло.

От хохота у меня подогнулись руки, я только смог сместить корпус, чтобы не обвалиться на удивленную Анко. То ли смех у меня оказался заразительным, то ли мой хрюк от попытки сдержать ржач до того, ее рассмешил, но Анко тоже рассмеялась.

— А что я такого сказала? — все еще хихикая, спросила она.

— Дельфины не рыбы.

“И я не язь!” — всплывшая в мозгу тупая шутка показалась дико ржачной, но я сдержался! Тихое гыгыканье — это успех в такой ситуации!

— Ты опять смеешься! — дурашливо надулась Анко, зажав мое лицо в ладонях.

— А надо что…

Оказывается, затыкать поцелуем не только я умею.

А днем позже была торжественная церемония с обоюдными клятвами верности. Умино клялись своими жизнями Деве-Дракону, Изменчивой Хозяйке морей, Узумаки — честью и жизнью Шинигами, Богу Смерти.

Когда я в свою очередь приносил клятву кланам и призвал в свидетели Деву-Дракона, то почувствовал что-то странное. Будто чей-то изучающий и странно знакомый взгляд.

Это было жутковато. Пожалуй, лучше тут быть поосторожней с клятвами всяким неизвестным сущностям.

После присяги всех членов клана Умино и небольшого праздника по этому поводу мы с Анко ушли к себе, а Наруто еще с родственниками решил посидеть.

Мелочь пузатая намекнул, что примерно полтора часа в комнату не зайдет и еще невинно так глазками похлопал: “А что такого? Сам же иногда просишь”. Естественно, родственники все слышали и тихо посмеиваясь, очень ненатурально делая вид, что ничего не слышали. Надо ли говорить, что вышел я из зала красным как рак?

Мы тут с Анко таились, как партизаны в глубоком тылу, а он взял и выдал! Мысленно возмущаясь, я сделал в уме зарубку провести беседу с мелким.

Можно подумать, что это я виноват в том, что бывший хозяин этого дворца явно не рассчитывал на то, что здесь будет жить целая толпа народа. Вот и приходится нам втроем ютиться в одной комнате. У других все еще хуже.

По-хорошему, надо было раньше поговорить с Наруто на тему того, что не стоит озвучивать подобных вещей. Не удивлюсь, если он даже не понял, чем на самом деле меня смутил. Чувствую, придется вспоминать курс биологии про тычинки, пестики и прочую муру.

Поговорили с мелким на тему секса довольно спокойно, хотя лица еще долго не покидала краска. Особо запомнилось, как Наруто выяснял: «А это больно?». Я поначалу вопрос понял не так и начал разбирать разницу между изнасилованием и сексом по обоюдному согласию. Мелкий от такого подвис, а потом так тихо пояснил, что он не то спрашивал.

Его интересовали звуки. Если не вдаваться в подробности, то сладострастные ахи и охи действительно похожи на стоны боли. Будто тяжелобольной мучается. Вот Наруто и считал, что секс — это больно, неприятно, и искренне не понимал, почему взрослые этим занимаются. Анко,