Позже он подслушал, как она рассказывала другой соседке:

— Представь, яйца нормальные, здоровые такие, тяжёлые, апиписька малюсенькая, как клювик у воробья, и синяя совершенно.

Однажды он спросил у матери, почему у него внизу живота всене так, как у других мальчиков. Мать ответила, что у него как раз все так, этоу них неправильно. И вообще, нечего интересоваться глупостями. Штучка этасуществует для того, чтобы писать. Раз он писает нормально, значит, все впорядке.

У четырнадцатилетней самки, в отличие от взрослой соседки,его синяя штучка вызвала не жалость, а жуткий смех. Многие годы потом этотведьмячий, гоминидский хохот стоял у него в ушах, пока не превратился вотчётливый плач ангелов, которые звали его на помощь, и ещё в тот внутреннийголос, который постоянно напоминал ему о его великой миссии.

* * *

— Я н-никогда не видела его б-без бороды, без усов, и темболее, без волос на голове, — сказала Ика, — но это, конечно, он. Х-хохлов МаркАнатольевич, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, русский.Р-родители его живут в Москве, их адреса я не знаю, он с ними не общался, дажене звонил. Б-больше родственников нет.

Тело переложили на каталку, накрыли простыней.

— П-подождите. Можно, я с ним попрощаюсь?

Ика почти перестала заикаться. Откинула край простыни.Провела ладонью по бритой голове, разгладила пальцем лохматые брови.

— М-марк, Марик, Морковка, что же ты наделал, идиотинанесчастная? Ненавижу тебя, ты, г-грязная скотина, даже не представляешь, как ятебя любила. Ты убийца, ты хуже убийцы. Из-за тебя п-погибла Женя, ты продал еёманьяку, т-ты её заставил, гад… Почему я тебя любила? Почему именно тебя? Зачто? Господи, за что?

— Правда, за что ей все это? — шепнул Соловьёв на ухо Оле. —Такая маленькая и такая несчастная.

— Она справится, — прошептала в ответ Оля, — у неё всё будетхорошо.

Они стояли рядом, соприкасаясь плечами. Им хотелосьобняться, но они не могли. Кругом было полно народу. Оперативники,криминалисты, эксперты.

Главный врач Герман Яковлевич, красный, трясущийся, пилсердечные капли у Оли в кабинете, звонил в министерство, докладывал о ЧП,наорал на Зинулю дурным голосом, что она во всём виновата, пропустила вотделение убийцу и не проследила, где он бросил пистолет.

Зинуля стояла рядом с Олей и Соловьёвым и ворчала:

— Ага, умный! Я должна была бандита этого обыскать,рентгеном просветить и сказать: товарищ киллер, вы, будьте любезны, свою пушкув коридоре не бросайте, тут больные ходят! Ставили бы уж тогда металлоискатели,охрану бы наняли нормальную, чтобы проверять документы, сумки смотреть, разтакие дела. Ольга Юрьевна, ну скажите, я разве виновата?

— Нет, конечно. Наоборот, ты мне очень помогла, когда Марикдержал пистолет.

— Спасибо на добром слове, вы только ему об этом скажите,Герману, будь он неладен! Ой, — Зинуля кивнула на Ику, — а эта, маленькая, чтоли, дочка его, Карусельщика?

— Нет. Подруга, — сказал Соловьёв.

— Да вы что! Она ж дитё! Ой, господи прости! Да смотрите,она сейчас упадёт, вон, трясётся вся!

Оля подошла к Ике, взяла её за плечи.

— Хватит с тебя. Ты уже попрощалась. Пойдём, выпьем чайку ипоговорим.

— Ч-чайку? — Ика вскинула удивлённые заплаканные глаза. —Д-да, ж-жутко холодно.

Они втроём ушли в ординаторскую. Там никого не было. Оляусадила Ику на диван, включила чайник.

— Видишь, Молох повторил свою комбинацию, подбросил улики, —сказал Дима, — причём заметь, опять учителю. Так что ты была права. Женя — ужедевятая жертва. Сначала пять слепых сирот в давыдовском интернате, потом тетрое детей, теперь Женя.

— Ты забыл ещё двоих. Первую девочку, которую он убил лет впятнадцать-шестнадцать, и Анатолия Пьяных.

— Да, конечно. Прости.

— За что, Димка?

— За то, что я тебе не верил.

— Ладно, это ерунда. Я сама себе не очень верила. А главное,от моей правоты все равно никакого толку. Мы опять в тупике.

— Почему в тупике? Учитель может его опознать, охранникказино. И если съездить в Давыдово, как ты давно хотела, там кто-нибудьчто-нибудь может вспомнить.

— У тебя есть, кого предъявить им для опознания? — спросилаОля.

— Нет.

Они говорили очень тихо. Ика не слышала их, она сидела,съёжившись, вжав голову в плечи. Чайник закипел и выключился с громким щелчком.Ика вздрогнула, как будто проснулась, и спросила:

— М-марк с-сразу умер?

— Мгновенно. Пуля попала прямо в сердце. Вряд ли он успелдаже понять что-то. — Оля поставила на стол чашки, нашла коробку с печеньем.

— Д-дядя М-мотя п-послал к-киллера! — сказала Ика.

— Откуда ты знаешь? — спросил Соловьёв.

— Он п-при мне г-говорил п-по т-телефону. Я с-слышала н-невсе. Т-точно п-помню, он с-сказал: д-действуй, как д-договорились.

— Дядя Мотя? — Оля нахмурилась. — Кто это?

— Грошев Матвей Александрович. Я тебе потом объясню, —сказал Соловьёв.

— Матвей Грошев? — Оля чуть не выронила сахарницу. —Господи, он-то здесь при чём?

— Ты давно его знаешь? — удивился Соловьёв.

— Да сто лет! Мотька Грош психолог, одно время был моднымэкстрасенсом. Он жуткий авантюрист, но обаятельный и образованный. Ходил налекции по гипнозу к Кириллу Петровичу. Когда сложилась наша команда, ещё всамом начале, он устроил нам поездку в Штаты, в Институт биховиористики приФБР. Потом он вроде бы стал крутиться в Думе, теперь помощник главы какой-тофракции. Кстати, когда команду разогнали, он звал меня на работу в частнуюзакрытую клинику, заниматься психотерапией. Деньги бешеные, но я отказалась, немой профиль, к тому же эта клиника вроде как при ФСБ.

Закипел чайник. Оля разложила по чашкам пакетики, налилакипяток. В дверь постучали, заглянул Антон.

— Извините, Дмитрий Владимирович, там уже все закончили.

— Хорошо. Пусть едут в контору. Ты чаю хочешь?

— Ага. Спасибо, я сейчас.

— Значит, Мотя Грош, — пробормотал Соловьёв, когда дверь заАнтоном закрылась, — я тоже с ним встречался однажды на банкете. Ты права, онобаятельный и образованный. А ты знаешь, что он был администратором так называемогогостевого комплекса ЦК КПСС в Давыдове? Он работал там с восемьдесят второго довосемьдесят шестого.